К 40 дням со дня смерти Егора Летова
Я никогда не пытался сравнивать себя с Егором Летовым. Я более лиричен, он был более резким человеком. У меня другие штольни, другие шахты, другие коридоры и другие пространства, но я всегда чувствовал, что мы на одном поле — "русском поле экспериментов".Меня грело то, что он есть. Его альбом "Сто лет одиночества" я считаю просто гениальным — он стоит у меня на полке рядом с Моррисоном и Башлачевым, я часто его переслушиваю. Конечно, впоследствии мне был немного не по душе его радикализм такого плакатного свойства, с чем-то еще я не соглашался. Но Летов мне нравился — потому что думал о серьезных вещах, тех, о которых думают настоящие художники: о мире, о личности, о бытии. Он был очень искренен — и в прорывах своего сознания, и в своих заблуждениях, и это было хорошо видно и слышно.
Это было очень честно, никакого заигрывания ни с кем и ни с чем, обнаженность во всем. Для меня он всегда был той крайней чертой, границей свободы, далее которой уже, наверное, полный беспредел. Это такое зияющее черное и сверкающее белое, абсолютная погруженность и внимательное отношение, сочувственное проживание с этой грязью жизни и прорыв в какие-то духовные небеса, вершины. Тьма и свет — вот что такое Егор Летов. И он погиб, "порвало" его — потому что было много чувства, сердца, несогласия с законами Князя Тьмы, который правит нами на этой земле.
Егор был неудобоварим, несъедобен. Не вкусненький такой пирожок с мясом. Он был настоящий, каким и должен быть рок-н-ролл.
Очень хорошо он крикнул в середине 1990-х. Тогда многие не знали, как себя вести: кто-то пошел в гламур, кто-то пошел в сторону "корпоративничков", кто-то начал двигаться в унисон с попсой, кто-то ушел в глухое пьянство, сделав себе такой интеллектуальный аборт, духовное харакири. А Летов мощно сказал: "Ребят, вы что, опухли, что ли?" Он как раз и удержал на своих худых плечах рок, который мы знаем и любим, тот самый "рок протеста".
Рок-музыка — это не только Литтл Ричард и Элвис Пресли, но и Джимми Хендрикс. Это Свобода безумной энергии и духа! "Буги-вуги каждый день" — чушь это все для нас, для россиян. Для нас рок — это татаро-монгольское нашествие, это Киевская Русь. От язычества до Крещения, от Ивана Грозного до второй мировой войны — вот что такое рок для нас! Говорить и петь об этом со спокойным выражением лица и ровным отстукиванием времени сердцем невозможно. Каждый концерт должен быть как последний, иначе это ложь. И именно таким было творчество Егора Летова, самого бешеного человека в русском роке, самого непродажного и неподкупного. Он не пел на вечеринках в Куршевелях, концерты "ГО" — как строчка в его песне: "Вечная весна в одиночной камере". Где-то он и сам был этой вечной весной, но в одиночной камере.
Егора везде запрещали, почти не крутили ни по радио, ни по телевидению. Потому что все акулы шоу-бизнеса, все эти серые людишки, чувствовали истинную опасность — опасность той настоящей свободы, которая была в его творчестве. Естественно, настоящий протест, настоящий рок заменили какими-то суррогатами, разными беспонтовыми матерщинниками. Маргинализировали этот протест, вбили его в помойку обычную и дали обществу этот суррогат. Это ужасно на самом деле, но власть наша так поступает. Хотите протест — пожалуйста. Человек матерится — но где тут протест?
Егор был выше этого, хотя он использовал нецензурную речь в своем творчестве. Были вот раньше на Руси юродивые — в XV-XVI веках особенно, когда был самый значительный взрыв такой культуры. Юродивые говорили очень мощно и правдиво, при этом грубо и грязно, языком площадей, но говорили о самом настоящем. И Егор был как раз таким — наверное, последним — юродивым нашего времени. Он был похож чем-то на Джерри Гарсиа — тот часто ночевал под мостом, даже имея большие деньги, просто его это особо не волновало. Для Егора все материальное было — как в молитве — тленом и ржею. Егор был не панк, не изгой, он был духоборец, боец духа. Он очень чисто жил.
Он был самым неистовым поэтом, не ангажированным никем и ничем. Его творчество — уже замечательная классика, которую будут открывать для себя новые поколения неуспокоенных и несогласных, черпать оттуда дух. Будут "прикуривать" от этих песен, а потом жить и рубиться дальше.
Стагнация, которую сейчас культивирует наше правительство, то есть стабильность, о которой так много говорят ныне,— это смерть! Сейчас проповедуется смерть в душах, мозгах, такой покой бесконечный, и много теперь успокоенной молодежи. Я много вижу набриолиненных, воняющих современным парфюмом молодых юношей и барышень, с абсолютно пустыми глазами! Такое мироощущение сейчас культивируется — нестрадающее и несопереживающее, с отсутствием этических норм, духовных и душевных границ, не ведающее добра и зла. Но есть альтернатива — есть пытливая, умная и ищущая молодежь, и она всегда будет, хотя, может быть, ее стало меньше. Произошел такой серьезный откат, настало время маньеризма, завинчивания гаечек, выдоха какого-то, но я думаю, что через несколько лет начнется новое цунами!
Когда ушел Саша Башлачев, было начало перестройки. Тогда как будто хлопнула дверь в бесконечную гражданскую войну и в телах, и в умах, и в жизни, в наших отношениях со всем. И сейчас с уходом такого большого поэта, певца и музыканта, как Егор Летов, тоже закончилась какая-то часть истории России — наверное, ее самая свободная часть. С таким же хлопком двери и началась уже другая Россия, другая история и другая жизнь. Это очень серьезная тема: поэт и время, поэт и страна, художник и время, художник и происходящее, художник и динамика жизни. Иногда дышится в унисон с этим временем, а иногда нет. И тогда поэты уходят, оставляя нам какие-то маячки, чтобы думать и размышлять дальше.