Вчера премьер-министр Италии Сильвио Берлускони сделал беспрецедентное по своей определенности заявление: "Или именно это правительство, или новые выборы". Разумеется, у него есть для этого основания.
Всю неделю непременный исполнитель роли deus ex machina судья Антонио Ди Пьетро (вдохновитель и организатор операции Mani pulite, "Чистые руки") и его противники из правительственного стана обменивались разного рода колкостями, в том числе и административного характера. После того как предметом оживленного разбирательства стали и темные дела брата итальянского премьера Паоло Берлускони, и дела самого премьера с корпорацией Fininvest (Ъ постоянно освещает протекание конфликта), премьер получил открытое предложение подать в отставку. А получив, столь же открыто объявил, что делать этого не станет — и жизнь вдруг пошла по-прежнему. Словом, совершенно по-российски. Комментарий МАКСИМА СОКОЛОВА.
Еще в 1992 году различные российские политики (Аркадий Вольский, Илья Константинов, Руслан Хасбулатов) вдруг объявили итальянскую политическую систему идеальной и образцовой для России. Тогда казалось, что идеал выбран не вполне удачно: корпоративная политическая система Первой республики явно изживала себя, страну трясло от все новых и новых коррупционных разоблачений, самым расхожим газетным выражением стало tangentopoli ("города взяточников"), лира враз обвалилась на 20% по отношению к марке, а в придачу богатый Север стал поговаривать о необходимости отделиться от бедного мафиозного Юга — прямо как Россия от "среднеазиатского подбрюшья". Тотальный кризис Первой республики никак не укладывался в образ "Авзонии счастливой", и создавалось впечатление, что Вольский, Константинов и Хасбулатов сморозили редкостную глупость.
Однако минуло два года, и выяснилось, что в диалектическом смысле названные политики оказались правы. Только с небольшим уточнением: не столько Россия взяла за образец Италию, сколько Италия — Россию. Ситуация, создавшаяся вокруг премьера Берлускони, до боли напоминает российское лето 1993 года: "одиннадцать чемоданов", собранных Руцким на Шумейко, еще какое-то количество чемоданов, собранных адвокатом Макаровым на самого "титана эпохи Возрождения", т. е. Руцкого — и в итоге ничего. Бесчисленные ушаты грязи, малая толика которой принудила бы среднего западного политика немедленно подать в отставку, в России никого к тому не принудили, да и общественное мнение нимало не возмутили. Сегодня Берлускони точно так же завален чемоданами и точно так же — подобно российским политикам из первой десятки рейтинга — исповедует наш, отечественный принцип "плюнь в глаза, а он: Божия роса".
Сходство понятно. Если некоторые политически старые страны Запада в конце концов установили (и достаточно высоко) ту планку приличий, ниже которой политик опускаться не может, и колебания уровня общественного ригоризма если и происходят, то с весьма малой амплитудой и заведомо выше уровня планки, то Италия и Россия — страны политически молодые. Тут, во-первых, планка если и есть, то установлена где-то на уровне щиколоток, а во-вторых, чрезвычайно высока амплитуда колебаний общественного мнения. Вслед за сопутствующим обвалу прогнившей прежней системы разоблачительному экстазу (наши Гдлян и Иванов, ихний Гдлян--Иванов судья Ди Пьетро), превышающему все мыслимые и немыслимые пределы, наступает неизбежный упадок сил, после которого новые (в ряде отношений ничуть ни хуже прежних) воры могут брать страну голыми руками. То есть в одном Вольский, Константинов и Хасбулатов правы: что в России, что в Италии амплитуда общественных представлений о политическом приличии чрезвычайно высока, и общественное развитие идет по маниакально-депрессивному циклу. Неясно, впрочем, почему один маниакально-депрессивный субъект должен объявлять другого подверженного тому же несчастью субъекта идеалом для всеобщего подражания.
Вчерашнее заявление г-на Берлускони "или это правительство — или выборы" звучит абсолютным парафразом словам российского политика: "Выбора нет: или — или". Но после выборов в Италии будет то же самое правительство.