Давно ожидавшееся назначение на вакантное место художественного руководителя Центрального театра кукол состоялось. Место главного кукольника России больше не пустует. Руководителем театра Образцова стал блистательный Резо Габриадзе: искуснейший мастер, гений марионетки, основатель всемирно известного театра в Тбилиси. Ситуацию комментирует театральный критик АЛЕКСАНДР СОКОЛЯНСКИЙ.
Событие, безусловно, обнадеживающее, но вместе с тем и озадачивающее: что-то будет? Вопросов два: "почему пригласили Габриадзе?" и "почему он принял приглашение?"
Первый ответ затруднений не вызывает: кого же еще и призвать сейчас на царство. Фейерверк, зажженный в 70-х кукольниками "уральской зоны" и весело плясавший по окраинам страны, догорел дотла: Шрайман уехал, Вольховский, по слухам, находится не в лучшей форме, Хусид чересчур экстравагантен и отталкивающе элитарен, Виндерман...
Стоп, стоп. Эти имена, которые составили бы славу кукольного театра в любой стране мира, исключая собственную, ничего вам не говорят, правда же? Так и должно быть. Лидеры "кукольного бума" — опальные аристократы, не смевшие показаться на глаза самодержцу Сергею Образцову, — навсегда остались маргиналами. Каждый из их ставил замечательные эксперименты и совершал открытия. Каждый выработал свою личную манеру. Никто не заложил сколько-нибудь прочную традицию и не стал известен за пределами круга профессионалов, посему наезды Филиппа Жанти в Москву воспринимались как откровение.
Кукольный монарх, мир его праху, был предельно консервативен и достаточно властен, чтобы сделать свой собственный стиль эстетической нормой. Новаций он не признавал, границы, в которых должно жить и работать кукле, определил жестко, и любые художественные идеи поверял своими собственными представлениями о добре и пользе.
Да не потревожат эти слова тень человека, по-своему великого: Образцов действительно создал канон собственного кукольного театра, также как Дисней — канон американской мультипликации. Его театр был рационален, оптимистичен, наставителен и абсолютно глух ко всяким проклятым вопросам и парадоксам бытия.
Беда канонов (особенно поддержанных идеологией) всегда одна и та же: они отбрасывают слишком густую тень. Реформаторы обречены играть роли ересиархов и оппортунистов: судьба заставляет их бороться и соперничать, их собственные миры редко успевают сформироваться, а идеи, даже самые увлекательные, обрасти плотью.
Единственным по-настоящему сильным мастером в эпоху владычества Образцова стал Резо Габриадзе. Он сумел выработать свой личный канон — не почерк, не манеру, а именно канон: образ мира, судьбу куклы.
Тбилисский театр марионеток относился к ГЦТК примерно так же, как романтическая поэзия к окостеневшему классицистическому стиху, как сама эпоха романтизма к эпохе Просвещения. Не случайно это был театр марионеток: кукол, которым более всего присущ дух романтической иронии (нить, связывающая марионетку с ее ведущим — одновременно нить жизни и цепь рабства). Театр Габриадзе, казалось, ничему не учил, ничего не утверждал, лишь играл, остроумно и нежно. Ребенок, взрослый или критик — никто не мог углядеть ни тени "морали", ни хвостика проблемы в искристом "Бриллианте маршала де Фаньбе" или слегка лукавом "Альфреде и Виолетте": обворожительная чепуха с чуть заметным привкусом иррационального. Но за спектаклями Габриадзе всегда стояло особое понимание жизни — оно-то и заражало.
Не имело смысла задаваться вопросом: "Что лучше?" С первого соприкосновения с театром Габриадзе уяснялось: он новее и, в самой своей артистической хрупкости, могущественнее.
Жизнь как затейливое и непоследовательное приключение, как веселое состязание судьбы и прихоти. Впрочем, не только веселое: мир грузинских марионеток всегда бежал той грани, за которой легкость бытия уже невыносима. По нему незаметно пробегали тени глубокой печали, не задерживаясь нигде, пока не наступила "Осень нашей весны" — дивная элегия, лучший кукольный спектакль, который мне привелось видеть в жизни.
Габриадзе навсегда прощался с иллюзиями романтической свободы, по-прежнему для него бесценными, и надолго — с театром. Премьеры у тбилисских марионеток всегда случались чрезвычайно редко, но эта трагическая пауза, казалось, не кончится никогда. Впрочем, что значит "пауза"? Как подобает романтику, главным произведением искусства Габриадзе сделал свою жизнь, жизнь мастера, баловня всех муз, остроумца, джентльмена, надежнейшего друга в любой беде, деспотического диктатора в театре. Его рисунки и шутки, поступки и выставки — истинный театр одной, как не сказал бы Гордон Крэг, сверхсверхмарионетки.
Что он будет ставить, с кем он будет работать в Москве, в театре совершено чуждом по стилю и навыкам? В Тбилиси Резо Габриадзе охранял свой театр ревнивее, чем охраняют гарем: доступ на сцену был перекрыт и дальним и ближним. Если маэстро сохранил и прежние темпы работы и прежние привычки, рассчитывать на быстрое творческое обновление театра не приходится.
Впрочем, стремится ли к обновлению Габриадзе или в душе он согласен на спокойную, осененную заслуженными лаврами, жизнь патриарха? Захочет ли "смены вех" сам театр и окажется ли способен к переменам, даже если захочет? Настораживает формальное сходство ситуации с положением в петербургском БДТ им. Товстоногова — театре, где от спектакля к спектаклю блекнет дар Тимура Чхеидзе, еще одного режиссера, чьи тбилисские спектакли забыть невозможно.
Будем надеяться, что куклы умеют менять правила игры лучше, чем люди. Сегодня в полдень, как обычно, зверюшки на знаменитых часах ГЦТК гурьбой выбегут из своих караулок. Возможно, они первыми заметят, что время пошло не по кругу.