Неделю назад в Рейкьявике состоялись похороны 11-го чемпиона мира по шахматам Роберта Джеймса Фишера. Смерть легендарного гроссмейстера вызвала сожаление не только у его бывших противников, но и у людей, вышедших на шахматную арену, когда Фишер уже ушел из спорта. Ничего удивительного: ведь шахматы и вправду должны быть безмерно благодарны этому человеку за все, что он для них сделал.
Человек противоречий
Практически во всех рассказах о Бобби Фишере употребляется один и тот же штамп — противоречивая фигура. Что ж, это действительно так: в его поступках и характере переплелись самые противоречивые черты.
С одной стороны, у Фишера был выдающийся, может быть, уникальный талант. Он дал ему возможность в десять лет на равных играть с крепкими взрослыми шахматистами, в 14 — побеждать на чемпионате США, в 15 — сражаться с представителями мировой элиты и получить звание международного гроссмейстера, что и по нынешним временам тотального омоложения игры — исключительное явление. С другой — сам Фишер порой относился к своему дару едва ли не наплевательски, что выразилось, в частности, в двух уходах из шахмат. Первый произошел в 1962 году, когда уже очень близко подобравшийся к чемпионскому титулу молодой американец в том возрасте, когда игровая практика крайне необходима, вдруг на восемь лет прервал активные выступления в турнирах. Второй — спустя еще десять лет, после того как он завоевал титул.
С одной стороны — гениальность, проявлявшаяся не только в шахматных партиях, но и фактически во всем, что он делал (допустим, фишеровская книга "Мои 60 памятных партий" была бестселлером). С другой — поступки, заставлявшие верить слухам о том, что, еще когда он был молод, врачи обнаружили у него признаки паранойи, со временем прогрессировавшей. Это и маниакальная преданность одной из христианских сект, к которой он присоединился вскоре после того, как признал, что одним из его любимых высказываний является ницшеанское: "Думаю, что религия слишком скучна для людей". И столь же яростное отречение от нее. А еще — антисемитские (при том что сам он был в значительной степени еврейского происхождения) и антиамериканские высказывания. Некоторые из них были по-настоящему шокирующими. Особенно интервью, прозвучавшее по филиппинскому радио после событий 11 сентября 2001 года, которые Фишер охарактеризовал как "замечательную новость", пожелав смерти президенту Джорджу Бушу.
С одной стороны — смелость, жажда борьбы, игра в романтическом стиле "все или ничего". С другой — скандал в чемпионском матче со Спасским в Рейкьявике с требованием перенести игру со сцены в отдельную комнату за ней. А затем, три года спустя, ультиматум из 64 пунктов перед матчем с Анатолием Карповым. Матчем, так и не состоявшимся, поскольку любой человек на месте тогдашнего президента FIDE Макса Эйве посчитал бы ключевой пункт — о том, что для победы в безлимитном (ничьи не учитываются) поединке Фишеру нужно первым одержать девять побед, а Карпову — десять (и выиграть 10:8),— обеспечивающим чемпиону чересчур большое преимущество.
С одной стороны — прагматический склад ума, никогда не скрывавшееся стремление побеждать и зарабатывать деньги. С другой — фантастическая асоциальность, пренебрежение к славе, знакомствам в высоких кругах, политкорректности, приведшие в итоге к тому, что из национального героя Америки он превратился в изгоя, разыскиваемого полицией преступника, вынужденного скитаться по миру.
Однако все это не мешало людям любить его, формировать группы поддержки, когда в 2004 году он был на несколько месяцев помещен в японскую тюрьму (США требовали выдать им Фишера, который, проведя в 1992 году в Югославии коммерческий матч с Борисом Спасским, нарушил режим санкций против страны), и в конце концов добиться его освобождения. Последние три года жизни великий Бобби Фишер провел все же не за решеткой, а в Исландии, будучи свободным человеком.
И эта противоречивость фигуры Фишера не помешала ни выдающимся гроссмейстерам вроде Гарри Каспарова или Бориса Спасского, ни шахматным чиновникам во главе с Кирсаном Илюмжиновым, ни совсем молодым шахматистам моментально откликнуться на смерть 11-го чемпиона. И в этих откликах обязательно произносились слова о "колоссальном вкладе" Бобби Фишера в шахматы.
Они не имели в виду придуманные им дебютные новинки или проработку теории окончания партий. Этот вклад не измерить цифрами, но он тем не менее является бесспорным фактом.
Коммерческий прорыв
Материальная, лежащая на поверхности часть фишеровского вклада в шахматы тоже в действительности не мала. Именно Бобби Фишер в 1988 году запатентовал изобретение, которое сейчас кажется простым, но почему-то до него никому не приходило в голову. А ведь оно решило одну из очень серьезных проблем. Речь о шахматных часах, которые автоматически добавляют игроку время после сделанного хода и используются сейчас повсеместно.
Именно Бобби Фишер в 1996 году поехал в тур по Аргентине, чтобы рекламировать еще одну придуманную им новинку — разновидность шахмат, названную его именем. Тогда она многим представлялась чудачеством человека, у которого, по слухам, постепенно прогрессирует паранойя. Ну какой смысл расставлять фигуры перед партией на доске в произвольном порядке, когда есть столетиями проверенная расстановка? Так, забавы ради? Но со временем стало очевидно, что некоторые дебюты изучены гроссмейстерами настолько глубоко, что иногда исхода партии, кроме ничьей, по сути, не предусматривают. В фишеровских шахматах дебют выбирают за тебя, и это делает игру интереснее. По ним уже проводятся турниры, даже мировые первенства. А участвуют в них серьезные гроссмейстеры.
Но все же нематериальный вклад Фишера гораздо более существен. Кто знает, что было бы сейчас в шахматах, не появись в них когда-то вундеркинд из Чикаго?
К 70-м годам прошлого столетия элитные шахматы были бесконечным сражением между несколькими выдающимися советскими гроссмейстерами. Титул по очереди завоевывали Михаил Ботвинник, Василий Смыслов, Михаил Таль, Тигран Петросян, Борис Спасский. Это была абсолютная гегемония страны, решившей превратить развитие самого популярного из интеллектуальных видов спорта в национальный приоритет.
У этой ситуации был один очевидный минус. Шахматные триумфы советских гроссмейстеров вызывали законную гордость у их соотечественников, но остальному миру не могли не приесться. Интерес к состязаниям определяется во многом уровнем конкуренции. "Географическая" конкуренция в шахматах в ту пору постепенно исчезала. Исчезала и интрига. О предпосылках коммерциализации шахмат и говорить нечего. Какая может быть коммерциализация, если ведущие гроссмейстеры выступают за государство, приравнивающее это слово к ругательному, и выступают не столько за деньги, сколько за общественный статус и некоторые предусмотренные за победу блага — квартиры, выезды в загранкомандировки? Но по большому счету не за деньги.
Бобби Фишер был ядром, если не развалившим эту стену, то, по крайней мере, пробившим в ней брешь. Его появление в элите заставило следить за шахматами даже тех, кто не отличал коня от ладьи, зато отличал капитализм от коммунизма. Фишер словно специально подогревал страсти, прозрачно намекая на сговор между советскими шахматистами, играющими договорные партии, чтобы "отцепить" кого-то из зарубежных противников. Холодная война благодаря ему перекинулась на шахматную доску. Но это, как ни парадоксально, пошло шахматам лишь во благо. Такого ажиотажа, какой возник вокруг шахмат в 1971-1972 годах, когда в кандидатских матчах Фишер разгромил Марка Тайманова и Тиграна Петросяна, а в чемпионском справился с Борисом Спасским, они еще не знали.
Закономерным следствием этого ажиотажа стал призовой фонд поединка в Рейкьявике. До него неплохим гонораром для шахматиста считалась сумма в несколько сот долларов. Спасский за победу над Петросяном, по некоторым данным, получил $1,4 тыс. Фишер потребовал от организаторов исландского матча гарантировать беспрецедентный для шахмат (и большой по меркам любого вида спорта) призовой фонд — $125 тыс. Более того, когда до начала турнира оставалось совсем немного времени, Фишер выдвинул требование увеличить призовой фонд вдвое. И лондонский финансист Джим Слейтер его удовлетворил, добавив $125 тыс. к стоявшим уже на кону. Такие шахматы были необходимы всем — игрокам, болельщикам, рекламирующим себя бизнесменам. Победив Спасского, Фишер заработал около $200 тыс. и вернулся на родину богачом. До него в Америке подобные доходы имели лишь спортсмены из главных профессиональных лиг — бейсболисты, футболисты, баскетболисты.
Это был настоящий прорыв. 13-й чемпион мира Гарри Каспаров, значительную часть своей карьеры посвятивший битве за повышение коммерческой привлекательности шахмат, подразумевал в первую очередь как раз его, называя Бобби Фишера "возможно, первым шахматным профессионалом". Фишер доказал, что, не имея государственной поддержки, рассчитывая, по сути, только на собственные силы, в шахматах можно достичь вершины, и, кроме того, изменил их имидж в целом. После матча Спасский--Фишер, насыщенного спортивной и не совсем спортивной борьбой, шахматы из довольно скучного для непосвященных занятия интеллектуалов перешли в разряд высокооплачиваемого зрелища. А новый чемпион мира стал чем-то вроде поп-фигуры: по крайней мере, его поклонники — американские подростки в 1972-м валом повалили записываться в шахматные школы, удвоив число их учеников.
Жаль, что противоречивая карьера Фишера затем совершила головокружительный зигзаг и он покинул спорт, вернувшись в него ненадолго лишь ради того самого матча-реванша в Югославии со Спасским (снова, к слову, выигранного), за участие в котором его позже преследовало правительство США, грозя десятилетним тюремным заключением. Бизнесмен Ездимир Василевич заплатил американцу за участие в нем $3,5 млн, его противнику — $1,5 млн. Эти цифры можно расценивать как характеристику коммерческого потенциала Фишера, который он реализовал, к сожалению, лишь отчасти. К сожалению — и для него, и для шахмат. Останься Фишер, миллионные гонорары в шахматах стали бы привычными, возможно, гораздо раньше 90-х. И Америка с ее ресурсами включилась бы в развитие вида спорта намного активнее. И Международная шахматная федерация всерьез задумалась бы о коммерческих реформах не в конце 90-х, а еще в 70-е. Впрочем, уже хорошо, что Бобби Фишер вообще был в шахматах, рисковавших надолго сохранить статус игры высоколобых и скучных бессребреников.