Великая криминальная революция, о которой так долго говорил Говорухин, едва не свершилась в среду
В этот день в Киноцентре состоялся творческий вечер Станислава Говорухина. Помимо встречи с актером, режиссером и парламентарием, был анонсирован фильм "Великая криминальная революция", который, как оказалось, показать практически невозможно: он рассчитан на три вечера и существует только в видеокопии. Пришлось довольствоваться сокращенным вариантом картины, спроецированным на крошечный экран.
В отличие от Дома кино, не гнушающегося проведением политических вечеров, Киноцентр организовал вечер творческий. Точнее, разделенный на две части: творчество и публицистика; по годами отработанной схеме суля за всякое напряжение воли и мысли незамедлительную награду: "после лекции — танцы". Их роль на сей раз выполняла именно публицистика: обещание показать наконец "запрещенную" картину, венчающую трилогию о России. К беседе с Говорухиным о его творчестве зал явно не был готов (ни одной записки на эту тему), да и сам творец заявил, что к собственной художнической деятельности по большей части неблагосклонен. А потому два часа рассказывал истории про великих усопших, с кем сталкивала его судьба, к каждому, будь то Борис Андреев или Владимир Высоцкий, применяя выражение "эдакий глыба".
Несколько обескураженная публика слушала, впрочем, внимательно, при каждом удобном случае разражаясь аплодисментами: будь то упоминание имени Сергея Федоровича Бондарчука, покаянные слова, обращенные к экс-президенту (Горбачева Говорухин, как оказалось, ругал зря) или появление на экране кадров из "Вертикали" и "Места встречи". Главный сюрприз явлен был на десерт. Упомянув, что знает наизусть весь пушкинский роман в стихах, Говорухин вдруг, к восторгу скучающей части зрителей, продекламировал несколько страниц из гоголевской поэмы в прозе — обед у помещика Петуха — и признался, что больше всего любит читать у классиков описание всяческой еды. Самая знаменитая гастрономическая цитата из Гоголя — про то, что есть в Петербурге две рыбицы — осталась, однако, за скобками. Хотя именно она могла бы стать эпиграфом к публицистической части мероприятия.
Грезивший о Петербурге городничий, был, как известно, совсем не глуп, и в дураках оказался лишь тогда, когда попытался, минуя петровскую Табель о рангах, перенестись из одной графы в другую, из уезда в туманную даль, где резвятся упомянутые корюшка и ряпушка. На эту обманку фортуны попался не он один — такая же точно беда приключилась со многими, и не только в России (см. Мольера). Стряслась она, причем довольно давно, и с режиссером приключенческих фильмов Станиславом Говорухиным. Будучи в своем уезде едва ли не первым (Соловьев тогда еще к триллерам не тяготел) — он отчаянно захотел в "столицу", туда — где "элита". Где говорят о "духовном", где Сокуров показывает народу недоступное, но на народные денежки снятое кино, а Плахов с Ямпольским его за это расхваливают, где престиж, слава и поездки в Канн и Берлин. И, не пожелав дожидаться, когда мода на "интеллект" пройдет и восторжествует мода на жанр, он пошел на этот мир войной. Потом элитарное кино как-то само по себе увяло, но борьба с элитами продолжалась. С тем же пафосом, что некогда Сокурова с Плаховым, Говорухин изобличал теперь Ленина со Сталиным, Горбачева со всей его ратью, Ельцина с Гайдаром. Последнее, наконец, возымело успех и Говорухин прорвался-таки в элиту (Думу), чем оказался явно обескуражен. Цели своей он достиг, дальше стремиться некуда. Дальше — только президентская власть, которая от Бога (в чем Говорухин как хранитель традиций "России, которую мы потеряли", надо полагать, не усомнится).
В промежутке он снимает фильм про Великую криминальную революцию, который, как сам признается, и не совсем фильм, — "а так, видеоматериалы..." Это правда. Заключительная часть трилогии лишена художественной и идеологической целостности, присущей первым двум фильмам, а заодно и нелепости популизма, завороженного блеском аристократии. Но зато нестерпимо скучна. О том, что показал Говорухин, давно уже высказались все. Многие — куда более живо, аргументированно и внятно. И без святой говорухинской веры в то, что еще три года назад Советское государство было богатым духом и ископаемыми, с "достойным образованием и высокими технологиями".
Но советские люди, как и русский народ в целом, — не пассеисты, но футуристы. "Потерянный рай" всегда уступит место "светлому будущему" и потому бегло пролив с Говорухиным на пару слезу над золотым веком, они устремляются дальше (с Гайдаром или Жириновским — дело исключительно вкуса). Говорухин же этого явно понять не желает. Забыв, что думцу искренность не всегда к лицу, он заявляет во всеуслышание: как теперь быть, не знаю и не обязан. Но коли так, ему остается только одно: вернуться к творческой части и, вспомнив что он художник, повоздействовать на электорат духом. Ведь удалось же Илье Глазунову, не выходя за рамки профессии, примирить мэра с московскими люмпенами, а президента с его духовной оппозицией. Правда, в стороне от глазуновского триумфа осталась интеллигенция. Говорухин делит ее на провинциальную (настоящую) и столичную (надо понимать, фальшивую) и недоумевает, почему и та, и другая, когда ей по определению положено быть в оппозиции, поддерживает власть. Кажется, у интеллигенции появился, наконец, шанс занять — хотя бы в говорухинском сознании — место элиты. Потому что элита тем и отличается, что ведет себя так, как хочет — а не так как нужно, чтобы в элиту попасть.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА