90 лет назад, в декабре 1917 года, Совнарком рассматривал вопрос о передаче всех предприятий России в руки американских сознательных пролетариев, однако из этого проекта ничего не вышло. Историю того, как иностранцев зазывали в Российскую империю и СССР, восстановил корреспондент "Власти" Кирилл Новиков.
"Работать без отговорок и с должным усердием"
В России, несмотря на многочисленность населения, всегда ощущался дефицит рабочих рук. С одной стороны, стране обычно не хватало квалифицированных специалистов, а с другой стороны, обширные необжитые районы испытывали недостаток даже в неквалифицированных работниках. Обе эти проблемы старались решить за счет привлечения иностранцев, причем начало этой политики было положено еще при Иване Грозном. В ходе Ливонской войны, шедшей с 1558 по 1583 год, русские захватили в плен немало немецких солдат, а также угнали в Россию тысячи мирных жителей. Захваченные немцы были поселены под Москвой, где возникла Немецкая слобода, также известная как Кукуй, где плененные инородцы занимались ремеслом и торговали. Таким образом, первой официальной структурой, ответственной за импорт иностранной рабочей силы, в России было царское войско, конвоировавшее пленных и интернированных в места последующего поселения. С тех пор Россия неоднократно создавала и вновь распускала структуры, ответственные за трудовую иммиграцию, поскольку так никогда и не решила, нужны ли ей гастарбайтеры.
Долгие годы Германия оставалась главным источником иностранной рабочей силы для Российской империи. При Петре I, как известно, немцев приглашали тысячами, хотя кроме них государство охотно принимало корабелов, инженеров, военных и других специалистов из Голландии, Англии, Швейцарии и прочих европейских стран. Когда же в 1763 году Екатерина II решила заселить европейцами пустовавшие земли Поволжья и Причерноморья, в страну хлынул поток переселенцев, по большей части немцев, которые надеялись получить в России землю и немалые привилегии, такие как освобождение от воинской повинности и право не платить налоги в течение 30 лет. Обязанности по заманиванию немцев в Россию легли на плечи дипломатических представителей, которые, в свою очередь, нанимали вербовщиков, дабы те уговаривали немецких обывателей сменить место жительства. Созданная система привлечения иностранных граждан в русское подданство работала довольно эффективно, потому что уже к 1770 году в России проживало порядка 27 тыс. переселенцев из Германии.
При Павле I иностранцев зазывать перестали, поскольку мнительному императору в каждом из них чудился революционер, и отлаженная система вербовки перестала существовать. Александр I поначалу возобновил импорт рабочей силы из Европы, но вскоре отказался от него, поскольку колонистам требовались подъемные, а экономический эффект от их присутствия никак не окупал затрат. С тех пор российская власть долго не решалась перейти к целенаправленному привлечению иностранцев. И все же приток иностранцев в Россию не прекращался — существовал спрос на людей, способных подарить образованным слоям российского общества ощущение жизни по европейским стандартам. Дворяне выписывали из Европы гувернанток, поваров, портных, художников, парикмахеров, управляющих для поместий и прочих носителей ценностей западной цивилизации. Более того, в середине XIX века была предпринята попытка организовать импорт западной рабочей силы на коммерческой основе.
В 1861 году, когда в стране было отменено крепостное право, многие русские помещики впали в панику. В одной из тогдашних брошюр, в частности, говорилось: "Сумма действительного наличного труда уменьшилась с уничтожением крепостной работы. Насильственный труд, несмотря на противуестественность, был для нас, так сказать, нормальным трудом; вольнонаемный же сравнительно с ним почти незаметен". Иными словами, дворяне поняли, что крестьяне больше не пойдут на барщину, сколько им за это ни плати, но отказываться от собственной "барской запашки" они не хотели. Отсюда родилась идея завезти в Россию сельхозрабочих из стран Европы, которые в отличие от вчерашних крепостных были хорошо знакомы с системой вольнонаемного труда. Уже в 1861 году возникло несколько частных контор, которые брались наладить поставки немецких и чешских батраков для обработки обезлюдевших господских полей. Об одной из таких фирм в 1862 году писал член-сотрудник Императорского вольно-экономического общества Жолкевич: "Управляющий справочным местом частных сделок Александр Михайлович Свечин предпринял в начале 1861 г. по поручению некоторых землевладельцев заняться наймом рабочих людей в Германии. Предварительно под его руководством конторою были сделаны необходимые сношения, собраны нужные сведения, а осенью г. Свечин сам ездил за границу — ознакомиться с подробностями этого дела, в виде опыта нанял рабочих около 60 семейств и доставил их гг. помещикам в С.-Петербург, а для найма весною 1862 г. пригласил 500 семейств в Мекленбурге, Пруссии и Богемии. Действия г. Свечина, с которыми мы имели случай подробно ознакомиться, представляют в этом полезном деле ручательство за успех: он изучил дело на самом месте найма, согласил многие семейства к переселению и, наконец, составил ясные и положительные правила, обеспечивающие обе заинтересованные стороны". В "правилах" Свечина устанавливалось, что "рабочие нанимаются семействами или отдельными лицами. Семейством считается муж, жена и их дети до 18-летнего возраста". Здесь же были перечислены условия найма. Немцы были обязаны "работать без отговорок и с должным усердием шесть дней в неделю и исполнять по указанию помещика или кто от него поставлен будет все без изъятия земледельческие и другие хозяйственные работы". Также Свечин указывал, что "заказы на доставку людей принимаются во всякое время года".
Неизвестно, успел ли Свечин разбогатеть до того, как помещики отошли от пореформенного шока и сообразили, что нанимать русских крестьян куда выгоднее, чем немецких. Однако бизнес вербовочных контор, аналогичных той, что была организована этим предпринимателем, впоследствии оказался довольно прибыльным. Правда, действовали они не на Западе, а на Востоке.
"Регистрировать китайцев нет никакой возможности"
В конце XIX века Россия начала активно осваивать Восточную Сибирь, где число рабочих рук никак не соответствовало грандиозности поставленных задач. Нужно было отстраивать военно-морскую базу во Владивостоке, строить железные дороги и мосты, снабжать армию продовольствием, валить лес, разрабатывать шахты и т. п., и для всего этого были нужны работники. Продовольственный вопрос более или менее решили с помощью корейских иммигрантов, которых даже не пришлось зазывать, поскольку голод на Корейском полуострове гнал их тысячами через русскую границу. Корейцы оседали на земле и начинали ее возделывать, причем работали настолько интенсивно, что проблем с провиантом в крае больше не возникало. Но Приамурью были нужны не только крестьяне, но и чернорабочие, причем нужда в них в особенности возросла после 1895 года, когда начались работы по сооружению Забайкальской железной дороги. Первоначально для строительства дороги были наняты рабочие из Центральной России. Но их было мало, и их труд стоил дорого.
Вскоре на горизонте появились подрядчики, в основном китайцы, готовые снабжать строительство дешевой китайской рабочей силой. Если русский рабочий соглашался работать примерно за 1 рубль в день, то китаец брался за дело за 10 копеек в день. Вербовщики стали поставлять китайцев и на другие виды производства, причем, где бы они ни появлялись, цены на труд падали. Публицист Левитов, побывавший в Забайкалье около 1900 года, писал: "За каждую 1000 кирпичей русские рабочие брали по 15 руб., китайцы брали только 13 руб., теперь последние уже кладут по 11 р. 25 коп., и, вероятно, ценность кладки с будущего года еще понизится. На пароходных пристанях по Амуру выгрузка с пуда и уклада товара в пакгауз обходилась всего несколько лет тому назад в 5 коп., но с появлением дешевого труда китайцев выгрузка с пуда теперь дошла до 2 коп.".
В быту китайские гастарбайтеры были весьма неприхотливы. "Единственная забота всякого китайца,— писал Левитов,— это скопить небольшую сумму денег или золота и возвратиться домой; для этого они готовы производить любую работу на каком угодно поприще, не гнушаясь ничем. Они могут жить в таких грязных притонах, в каких ни один европеец не уживется, спать на таких постелях, о которых европеец не может себе составить ясного понятия и с ужасом отвернется, если б ему пришлось только ближе столкнуться с ними; они очень экономны, тратят очень мало на платье, удовольствия, а главное, вина пьют очень мало. Вся расточительность китайца проявляется в опиуме и в игорных домах... Обед китайских артелей, на котором я присутствовал, состоял из блинов, одной чашечки рису и лапши из соленой редьки, которую китайцы захватывают двумя костяными палочками. Вся трудность борьбы русских рабочих с китайскими заключается в сильном корпоративном духе китайских артелей, которого нет у русских".
Левитов беспокоился не только о том, что китайцы подрывают экономическое положение русских пролетариев. Его откровенно пугал приток нелегальных иммигрантов, при том что, где бы ни обосновались китайцы, они, по его мнению, "всегда основывают свой собственный китай-город, не тот Китай-город московского Кремля, а тот отвратительный, специфически китайский квартал со всеми своими специфическими особенностями — проститутками, преступниками и рабами". При этом контролировать приток китайцев было совершенно невозможно, о чем этот автор с горечью писал: "Будучи в Стретенске, я обратился в станичное управление к атаману с просьбой выдать мне справку о количестве зарегистрированных китайцев; по справке оказалось, что станичное управление выдало китайцам в 1899 году 402 вида на жительство. С каждого китайца станица взимает по 3 руб., кроме того сбора в 5 руб. с души, который взимают с них во Владивостоке. Когда я указал атаману, что по списку, который находится у меня в кармане, и составленным мною опросам подрядчиков, у которых китайцы работают в городе, их оказывается в несколько раз больше станичной справки, он мне ответил, что справка станицы неверна, что количество китайцев в Стретенске гораздо больше 402, что регистрировать китайцев нет никакой возможности. Верно определить количество работающих в станице возможно, только сделав облавы ночью несколько раз в месяц".
Общие выводы Левитова подтверждали и официальные источники. Комиссия по пересмотру постановлений о золотой и платиновой промышленности сообщала в 1901 году: "Китайцы в настоящее время постепенно и в значительном числе приходят в Амурскую область и, довольствуясь за свой труд крайне ограниченной платой, вытесняют с золотых промыслов русских рабочих, которые вследствие этого обращаются поневоле к хищничеству (то есть становятся независимыми старателями.— "Власть")". Вместе с тем власти справедливо отмечали, что китайцы в отличие от тех же корейцев не стремились осесть в России и, проработав несколько лет, уезжали на родину. Поэтому их приток не слишком беспокоил власть имущих, что играло на руку вербовщикам.
С началом первой мировой войны вербовка китайцев пошла еще активнее, потому что в тылу с каждым годом военных действий оставалось все меньше рабочих рук. Китайские колонии стали возникать повсеместно, не исключая западных областей страны. Всего к 1917 году в империи работало порядка 500 тыс. китайцев, которые все так же много трудились и все так же мало просили взамен.
"Своего рода ведомственный турнир"
С началом гражданской войны система вербовки китайцев рухнула. Большинство китайцев вернулись на родину, кое-кто, повоевав в интернациональных частях Красной армии, решил остаться строить социализм, а кое-кто остался в стране, занимаясь привычным промыслом. Еще долгие годы во многих городах СССР существовали китайские рынки, снабжавшие неизбалованное советское население нехитрыми поделками: воздушными змеями для детворы, бумажными зонтиками с разноцветными пагодами, красочными веерами, которые было модно прибивать на стену, скатертями с бахромой и вышитыми драконами и т. д. Между тем молодая советская власть вплотную работала над тем, чтобы создать новую систему привлечения иностранной рабочей силы.
Еще в годы гражданской войны во многих западных странах началось движение в поддержку республики рабочих и крестьян. Отчасти это движение питалось за счет золота и драгоценностей, передаваемых заграничным компартиям советскими товарищами, отчасти его поддерживали социалистические настроения среди европейского пролетариата и интеллигенции. Нередко на митингах солидарности рабочие объявляли о своем желании уехать в Страну Советов и строить новую жизнь. Чаще всего, правда, такие резолюции принимались во время забастовок, чтобы лишний раз припугнуть работодателей радикализмом. Так, в 1920 году в английском Шеффилде забастовщики объявили о желании перебраться в Россию в количестве 23 тыс. человек.
Однако на Западе были и те, кто всерьез собирался попытать счастья на большевистском Востоке. В особенности много желающих было в Германии, где в начале 1920-х годов свирепствовал тяжелый экономический кризис. О своем намерении ехать в Россию заявили тысячи немцев, а многие отправлялись в путь без всякого разрешения с германской или советской стороны. Другим потенциальным источником массовой иммиграции были США. Правда, ехать в Россию здесь собирались в основном не американцы, а не сумевшие вписаться в американскую жизнь эмигранты из России. Русские американцы тоже не ждали, когда их позовут, а просто садились на пароход и ехали на историческую родину. В докладной записке на имя Ленина, в частности, говорилось: "Реэмигранты прибывают группами в 100-150 человек, женщин, детей — ничтожный процент. Все превосходно одеты, снабжены теплыми вещами... Некоторые привозят с собой инструменты и технические пособия. Большинство привозят с собой денежные суммы в размере сотен и тысяч долларов". Таким образом, советская власть могла надеяться на то, что в ее распоряжении вскоре окажутся тысячи квалифицированных работников, сочувствующих новому строю, да еще и явившихся со своими средствами производства. В то же время большевики боялись, что вновь прибывшие окажутся обузой, что они не смогут вынести тягот послевоенного быта и, уехав, начнут рассказывать на Западе об ужасах советской жизни. Поэтому было решено, с одной стороны, наладить систему, позволявшую привлекать только самых полезных иммигрантов, а с другой стороны, создать условия для того, чтобы от приезжих была польза.
11 мая 1920 года Ленин настоял на принятии постановления Совнаркома, которое гласило: "Поставить обязательством установление общего строгого контроля с тем, чтобы в Советскую Россию были пропущены немецкие рабочие, соответствующие условиям договора, и чтобы от делегации была взята обязательная подписка о том, что едущие в Россию немецкие рабочие проставлены в известность относительно всех трудностей, которые их ожидают в России, вплоть до лишений". Аналогичные расписки стали брать и с американских репатриантов. В расписках говорилось: "Я, нижеподписавшийся, вполне сознаю все трудности, которые переживает Советская Россия благодаря семилетней войне, блокаде и голоду, и настоящим заявляю, что при въезде в Россию буду заниматься своим ремеслом... что везу с собой достаточно средств (деньги, инструменты, машины, продовольствие и одежду), чтобы обеспечить свое существование (и своих родных) не менее чем на год".
И все же, хотя правительство в целом хотело привлечь в страну трудовых иммигрантов, вооруженных дефицитными инструментами и передовыми знаниями, каждое ведомство по отдельности старалось сделать так, чтобы льготы им оплачивал кто-нибудь другой. Работник аппарата Наркомтруда Яков Гиндин вспоминал по этому поводу: "При обсуждении проекта о приглашении в РСФСР для работы иностранных рабочих произошел своего рода ведомственный турнир. Нарком продовольствия указал, что его смущают предусмотренные в проекте продовольственные льготы, которые по состоянию наших ресурсов могут оказаться невыполнимыми. Народный комиссар по военным делам возражал против чрезмерных льгот по отбыванию воинской повинности. Народный комиссар внутренних дел обратил внимание на льготы по отбыванию всякого рода гражданских повинностей. ВЦСПС говорил о допустимости или недопустимости для этих рабочих тарифных отступлений". Точку в споре поставил Ленин, который заявил, что "десяток, сотня иностранных высококвалифицированных рабочих могли бы обучить сотню и тысячу рядом с ними работающих наших русских рабочих", а потому привлечение иностранцев и желательно, и необходимо.
И все же в деле организации трудовой иммиграции сохранился дух межведомственной распри, потому что этим вопросом занимались сразу все заинтересованные ведомства. Первоначально этим делом должны были заниматься Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) и Наркомзем, но уже в июне 1920 года Наркомтруд создал собственную структуру, которая должна была принимать и распределять иммигрантов. Буквально через несколько дней СНК, казалось, нашел компромисс. Было решено, что ВСНХ, Наркомзем и Наркомтруд продолжат заниматься иммиграцией, но при этом будут учитывать мнение Наркомата иностранных дел и ВЧК, так что неразберихи только добавилось. Поскольку в деле иммиграции нельзя было обойтись без Наркомата финансов и Наркомата путей сообщения, пришлось привлечь и их. Советские бюрократы не преминули воспользоваться выпавшим случаем и начали один за другим создавать собственные отделы по вопросам миграции. Наркомтруд, например, создал подотделы по иммиграции при отделе рынка труда и отделе потребностей рабочей силы, а кроме того, завел особое бюро по иммиграции, которое не давало им переругаться между собой.
Ударная бюрократическая деятельность Наркомтруда вызвала неудовольствие руководства ВСНХ, который предложил создать еще один орган — межведомственную комиссию по вопросам иммиграции, которая подчинялась бы ВСНХ. Но перехитрить Наркомтруд не удалось. Межведомственная комиссия "для сосредоточения всех сведений от всех ведомств и всякого рода дел по вопросу о переселении в Россию иностранных работников и техников и предоставления им работ" была создана и подчинена Наркомтруду. Комиссия взялась за работу и, к своему огорчению, выяснила, что иностранные рабочие никому в России не нужны. По предприятиям были разосланы анкеты с просьбой вписать требуемое количество иностранцев. Большинство предприятий либо написали в ответ, что иммигранты им без надобности, либо вовсе не ответили. Тогда Наркомтруд начал навязывать предприятиям собственные цифры. Если Коломенский машиностроительный завод определил число необходимых иммигрантов в 542 человека, то Наркомтруд решил отправить на него 1635 человек. Беда была лишь в том, что эти 1635 человек еще не приехали, но даже если бы они приехали, Наркомпрод отказался бы их кормить, Наркомвоендел попытался бы забрить их в армию, а ВЧК сочла бы половину неблагонадежными. И все же Наркомтруду пришлось считаться с объективными возможностями страны.
В конце июля 1920 года в Россию прибыл "дикий транспорт" — эшелон с двумя сотнями немецких рабочих-энтузиастов, которых никто не ждал и которых было некуда девать и нечем кормить. Если вначале речь шла о скором приезде сотен тысяч иностранцев, то теперь стало ясно, что Россия не в состоянии принять и нескольких тысяч. В итоге пришлось объявить на всю Европу, что "о массовом переселении не поднимается вопроса" и что России нужны лишь высококвалифицированные специалисты.
"Вам не дорог советский трактор"
Хотя массовой иммиграции, о которой грезили в многочисленных структурах Наркомтруда, не случилось, приезжие все-таки были, и было их довольно много. Число реэмигрантов из США, в частности, составило 10 130 человек, из которых половина тут же разбрелась по родным городам и селам, а оставшиеся были распределены мелкими группами по советским предприятиям. Нельзя сказать, чтобы меры советских чиновников, старавшихся зазывать в Россию только работников, вооруженных собственными средствами производства, не увенчалась успехом. Так, в 1921 году в страну прибыл из Америки целый швейный кооператив в составе 120 человек, прихвативших с собой 170 швейных машин "Зингер", 11 мощных электромоторов, нити, иглы, утюги и прочие необходимые для производства предметы. Кооператив обосновался в Москве и вскоре уже имел прибыль. А в разных частях страны обосновались американские сельскохозяйственные коммуны, которые вели хозяйство с невиданной тут аккуратностью и эффективностью. Одна из них, кстати, находилась на станции Всеволожской под Ленинградом, где теперь построен завод американского "Форда".
После первых "диких транспортов" советские представители за рубежом стали подходить к подбору кандидатов на трудоустройство в СССР с большей избирательностью. Началась настоящая охота за специалистами, причем предпочтение отдавалось квалифицированным рабочим, способным занять руководящую должность. В начале 1930-х годов в Советском Союзе было издано немало книг и брошюр, описывающих истории таких специалистов, нашедших в СССР спасение от Великой депрессии и сделавших карьеру. В одной из книг, в частности, восхвалялись трудовые будни американского рабочего Боуэрса, возглавившего цех на "Красном путиловце". "Рабочий день Боуэрса проходит в передаче новым рабочим производственного опыта и навыков, полученных им за 35 лет работы в литейных американских "боссов"... Если Боуэрс видит что-нибудь, могущее вызвать брак или сорвать план литейной, он приходит в ярость. Косая подформовная доска, небрежно поставленная на опоке скоба и тому подобные другие "мелочи" выводят его из себя.
— Вы не бережете советских денег, вам не дорог советский трактор,— накидывается он на конкретных виновников этих мелочей... Боуэрс не пытается, подобно многим иностранным специалистам, механически перенести американский опыт в СССР, а приспособляет его к нашим условиям. Если не хватает материалов, он подыскивает им частичную замену. Если до появления Боуэрса неопытные рабочие могли, например, смазать рельсы конвейера патокой вместо масла, что, естественно, приводило к остановке конвейера, то с приходом американца произошло снижение брака с 95% до 24%".
Другую историю успеха рассказывал бригадир Первого часового завода американец Сэм Уайнберг, причем его книга вышла на английском языке. Бежав от безработицы, Уайнберг нашел новую жизнь в СССР, заработал звание udarnik и встретил Первомай на Красной площади, где, к своему восхищению, видел самого Сталина. Словом, пропаганда, ориентированная на западных специалистов, была поставлена довольно широко. И пропаганда действовала, чему немало способствовало тяжелое положение в странах, охваченных Великой депрессией. Специалисты из США, Германии и других стран работали на многих советских предприятиях, внося рацпредложения, пресекая вопиющие нарушения технологии вроде патоки, вылитой на конвейер, и просто честно выполняя свои обязанности.
Все изменилось во второй половине 1930-х годов, когда в каждом иностранце начали видеть шпиона и вредителя. Зазывать новых иностранных специалистов перестали, а из старых кое-кого посадили. После войны нужда советской экономики в иностранных специалистах во многом удовлетворялась за счет пленных и интернированных немцев, так что зазывать никого было уже не надо. К импорту иностранной рабочей силы СССР вернулся лишь в конце 1970-х годов, когда дружественный Вьетнам закончил воевать и обнаружил, что далеко не все демобилизованные могут найти себе работу и пропитание. Советские предприятия стали вербовать вьетнамских гастарбайтеров на условиях четырех- и шестилетних контрактов, причем вьетнамцы не имели права самостоятельно разорвать договор о найме. Вьетнамские рабочие появились на многих крупных советских предприятиях, в частности на ЗИЛе, и администрация предприятий не могли на них нарадоваться: гости с Востока не только хорошо работали и мало пили, но и с удовольствием сметали с прилавков товары, мимо которых советские граждане гордо проходили мимо, к примеру огромные алюминиевые кастрюли, с помощью которых вьетнамские товарищи потом организовывали точки общепита у себя на родине. Это была последняя в СССР попытка завлечь в страну зарубежную рабочую силу, причем довольны оказались прежде всего вьетнамцы. После краха СССР их еще долго отлавливали по стране и пытались отправить восвояси.
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ