Издательство "Рудомино", существующее при Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы, представило публике книгу Владимира Соловьева "О христианском единстве". В 1964 году она уже выходила в свет в издательстве русских католиков "Жизнь с Богом". Тридцать лет спустя в Москве книга перепечатана с небольшими, но досадными сокращениями, считает литературовед НИКОЛАЙ Ъ-КОТРЕЛЕВ.
Брюссельской "Жизни с Богом" мы навсегда обязаны: в десятилетия, когда русская христианская культура существовала во внешней и внутренней эмиграции, это издательство стало одним из немногих центров, обеспечивающих ей физическое выживание. В Брюсселе не только переиздавали тексты, но и давали жизнь новым. В частности, наиболее полный текст Владимира Соловьева, двенадцатитомное собрание сочинений, было собрано и увидело свет тщанием брюссельского издательства при помощи таившихся в России почитателей и исследователей соловьевского наследия. В нем к десяти томам дореволюционного прибавлено еще два, больше тысячи страниц, сотни из которых ближайшие наследники философа в свое время просто "проморгали". Книга "О христианском единстве" — специально напечатанная отдельно часть одиннадцатого тома брюссельского собрания.
Вся апологетика этого тома ошибочна по своей логике, в своем расчете. Соловьев подан защитником идеи воссоединения Церквей, каким он и был в жизни — бесстрашным и одержимым. Безусловно, разделение Церкви на Восточную и Западную (а затем утрата Западной своей половины, впавшей в протестантизм) — горшая из бед в истории христианства. Вопрос тут — зачем и как восстанавливать церковное единство? Верно ли ставил и решал вопрос вопросов Владимир Соловьев? Только ли негативный опыт этого философа полезен нам, или были в этом опыте аспекты положительные? На эти вопросы нет ответов в брюссельской книге, следовательно, и в жухлом московском повторении. Нет, поскольку она триумфальна по замыслу: великий Соловьев тем и велик, что защищал первенство папы, что он утверждал правоту католичества, а потому звал к воссоединению Церквей.
Анонимное предисловие, сохраненное и в московской перепечатке, справедливо утверждает: "Спорный вопрос о том, считать ли Соловьева католиком или православным, представляется нам второстепенным". Однако наполнение тома по мысли иное — Соловьев, как это видно из письма к княгине Волконской и показаний священника Толстого, однозначно принял католичество, а раз великий философ счел нужным поступить так, то и простым смертным... Ради выигрыша по этой схеме сколько чернил пролили русские католики до революции и в двадцатые годы. Почему личный выбор Владимира Соловьева заведомо авторитетен, а противоположно направленный, из католичества в православие, выбор богослова Владимира Гетте (пример из второй половины XIX века) — нет? Можно только разбирать соловьевскую аргументацию и испытывать оправданность, убедительность пути Соловьева. Следовательно, все наследие великого русского писателя должно быть проблематизировано. А вот в этом — в организации прений — брюссельское издание не помогает. Оно собрало много "за" и опустило все "против". Верно ли, церковно ли соловьевское учение о Церкви? Утвердительные ответы на этот вопрос до сих пор не объясняют всей полноты соловьевского текста, основываются на пристрастных выборках. В самом общем виде можно рискнуть сказать, что церковное единство очень часто, хотя и не всегда представлялась Соловьеву не высшей и самодовлеющей целью, а лишь средством внешнего устройства церкви. Отсюда такие монстры, как соловьевский проект устроения церкви 1876-1877 годов: "1 Папа, 7 Патриархов, 46 Митрополитов, 722 Архиепископа, 7000 Епископов, 700 000 Священников = 777777" — результат должен состоять из семерки, хотя молодой мироустроитель в счете знаменательным образом ошибался.
Согласно ли католическое сознание подчиниться пророческому требованию — обещанию кардинального и неизбежного перерождения и переустройства Римской Церкви после соединения с Востоком? Вне сомнения, нет. Показательно столь огорчившее Соловьева охлаждение к нему его кратковременных почитателей и союзников — русских иезуитов, оставивших богослова, как только он опубликовал вполне ясное изложение мистических обоснований своей проповеди единства. Из трактата "Россия и Вселенская Церковь" при триумфально-агитационных перепечатках (в Кракове в 1904-м, в России в 1908 году) изымалась его третья часть, особенно важная для всей соловьевской церковно-общественной программы. Опущена она и в рассматриваемом издании и его московском повторении: слишком очевидно соблазнительна эта аргументация для западного и восточного смиренномудрия. Наконец, как обойти вниманием заявление Соловьева в конце 1898-го, когда он читал доклад о Белинском: "Все виноваты в духовном рабстве русского народа. Виноват и я. Виноват тем, что во дни своей юности я предлагал соединение церквей, а это значит начинать дело как раз с конца. Я виноват в этом и глубоко каюсь"?
Реальный "экуменизм" Соловьева, как видим, много сложнее победительных призывов и неосторожных надежд, будто многие последуют его примеру. Соловьев — великий мученик идеи христианского единства постольку, поскольку его интеллектуальная позиция была неприемлема ни для одной, ни для другой половины Церкви. И желал он не восстановления единства этой, страждущей от раскола, Церкви, но какой-то иной, новой, старую чуть что не упраздняющей.
Когда-то можно было полагать, что "народ" выбирает веру, следуя за своим князем (или великим философом). Расчетами на такого рода утверждение истины объясняются долгие битвы за признание Владимира Соловьева католиком или православным. Большая часть проективных построений самого Соловьева основана на этом принципе — и именно на нем-то и сорвалась.
Чтобы урок из мучительной и благородной истории великого русского мыслителя пошел в истинную пользу, необходимо перечесть эту историю и осознать во всей ее сложности. Брюссельский прообраз московской книги хотел сложность вывести за скобки, как будто бы несущественную, представив все однозначно. Зачем же было без ума и вкуса повторять ошибку в Москве? Незачем, однако тут культура все же в прибыли: неудачный опыт заставляет думать о том, кто же повторит его с успехом — удвоив объем книги, собрав все "за" и "против", из источников забытых и неизданных, и критикуя их беспристрастно.
Владимир Соловьев. "О христианском единстве". — Москва: "Рудомино", 1994.