Сердечные приемы

Во всех регионах, где есть бюро Русфонда, мы выбираем для сотрудничества самые лучшие, передовые, проверенные клиники. Один из таких партнеров — отделение детской кардиохирургии Свердловской областной клинической больницы (СОКБ) №1. Так вышло, что сейчас в отделении лежат сразу несколько детей с разными заболеваниями, которые просто не смогли бы спастись без удивительных новых технологий и врачей, которые делают их доступными.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Человек без пульса

СОКБ построили в конце 1970-х в лесу, на окраине Екатеринбурга. Теперь это жилой район, но вокруг больницы по-прежнему сосны. Как будто переполненный автобус привез тебя прямо в дом отдыха, а не в медицинское учреждение. Больница в целом «взрослая». Но 20 лет назад внутри нее появился островок для детей — кардиохирургия, к которой позже присоединилось специальное отделение анестезиологии-реанимации для детей. Так удобнее действовать в сложных ситуациях. 26 коек на два отделения, пара процентов от общих больничных мощностей: у детей все-таки редко бывают проблемы с сердцем, зато самые тяжелые.

Если ты не врач, нет смысла осматривать крутое больничное оборудование. В сто раз лучше увидеть результат его работы. Вместе с завотделением Константином Казанцевым мы заходим в одну из палат. А там — парень с ранцем на спине. Я машинально поддергиваю его вверх за лямку — тяжелый! Учебники, наверное.

— Давид, как себя чувствуешь? — наклоняется к мальчику врач.

— Вован! Ни фига! Назад! — отвечает Давид, но не врачу, а невидимому партнеру в смартфоне. На нас — ноль внимания.

— Вы заметили? Поняли, что у Давида в ранце? — вкрадчиво спрашивает Казанцев, когда мы выходим.

Оборачиваюсь и вижу проводок, уходящий из ранца под одежду…

Давид — настоящий киборг. Весной прошлого года ему прямо в сердце установили насос (если совсем точно, искусственный желудочек сердца) HeartMate. Основание насоса вшивается в стенку органа, а кровь по трубке огибает его снаружи и впадает в аорту, нашу главную артерию. Просто, как разводка дачного водопровода, и поразительно. Мотор обязан не повредить клетки крови, датчики тонко учитывают множество параметров. У Давида нет пульса, мотор работает ровно. Но сосуды должны растягиваться и сжиматься, чтобы сохранить упругость, поэтому он временами ускоряется, имитируя толчки.

— В ранце — аккумулятор на сутки работы и монитор управления,— объясняет Казанцев.— Ночью батареи заряжают, а монитор включают в розетку. Можно жить, пока не появится донорское сердце. Только купаться нельзя.

Сейчас HeartMate уже много где используют. Но четыре года назад именно Казанцев первым в России решился поставить HeartMate ребенку («Сердечный друг», Наталья Волкова, см. “Ъ” от 21 мая 2021 года).

— Многие коллеги кидали в меня помидорами,— вспоминает врач.— Но через полгода я сделал доклад, и было признано, что это эффективная альтернатива пересадке. С тем первым мальчиком все в порядке, ходит в школу. А ведь если бы прошло неудачно, такую операцию, возможно, до сих пор бы не делали.

Глинная история

Идем в реанимацию и по пути заглядываем еще в пару палат. Какие-то они слишком уютные для старой госбольницы.

— Мы долго думали и во время ремонта поменяли планировку,— рассказывает Казанцев.— Были стандартные блоки — предбанник с кучей дверей и две узкие комнаты. А в перегородке — окно: если у соседей свет, ты спать не можешь. Мы сделали единое пространство, а часть стены между палатами оставили, чтобы у каждой мамы с ребенком был свой уголок.

Хорошее рождается из мелочей.

— Вот тут — шторы блэкаут, потому что южная сторона,— заботливо говорит Казанцев.— А тут — розетки для телефона, компьютера и планшета.

У реанимации свой заведующий — бодрый и весьма позитивный Алексей Свалов. Все ему улыбаются, двери открыты, вход свободный. Куча всякой непонятной техники. Но вот лежит двухгодовалый малыш, и, если бы не эта штука рядом с ним, его бы не было на свете.

— Сейчас все уходит в технологичность,— говорит Свалов.— Ребенок жив благодаря аппарату ЭКМО за 17 млн руб.

ЭКМО — это экстракорпоральная мембранная оксигенация. Можно сказать, внешние легкие. Технология уже известная, но не всегда легкодоступная. Пару дней назад неподвижно лежащему сейчас перед нами мальчику пришло в голову поесть глиняной штукатурки с дачной печки, кусочек попал в дыхательные пути, он почти не мог дышать. Его привезли в детскую больницу и перевели на искусственную вентиляцию легких. Но ведь глина оставалась внутри, а попытка достать ее — почти наверняка смерть.

— Коллеги из детской больницы оперативно связались с нами. Это не наш профиль, но ведь больше ни у кого в регионе ЭКМО нет. Мы быстро взяли ребенка на ЭКМО, а оттуда приехали эндоскописты и достали глину,— бодро объясняет Свалов.

Расстройство желудочков

По дороге в операционную вспоминаю слова известного детского кардиохирурга Рубена Мовсесяна: «В Екатеринбурге не боятся сложной кардиохирургии. Они пятые в России по количеству операций с искусственным кровообращением на новорожденных».

И вот оно, искусственное кровообращение. Стол в операционной закрыт простыней, посередине трепещет маленькое, пара недель от роду розовое сердце. Красивые волны на мониторе показывают его активность, и вдруг — все, прямая линия. Это страшно.

У нашего сердца — две половины, у каждой — свое предсердие и желудочек. Из правой кровь идет в легкие, обогащается кислородом, оттуда — в левую половину и затем отправляется по всему телу, отдать кислород и снова вернуться в правую половину. А здесь все сосуды перепутаны: кровь бессмысленно бегает по маленькому кругу из сердца в легкие и обратно.

Без хирургических окуляров невозможно даже разглядеть, над чем работает команда во главе с одним из хирургов отделения. А он между тем что-то режет, переставляет, шьет, коротко переговариваясь с ассистентами. Трудно поверить в чудо — что крошечные жилки и пленочки срастутся и будут работать.

— Хирургия — дело привычки,— усмехается Казанцев.— Каждый день делаешь одно и то же. А операции — как кирпичики лего. Если освоил все элементы, можешь собрать из них что угодно.

Но и кирпичики надо совершенствовать. Например, операция на дуге аорты, откуда идут сосуды в мозг. Во время такой операции кровоснабжение мозга прерывается. Мозг охлаждают — так он проживет без крови уже не пару минут, а 20–30. Но охлаждение вредно. И в отделении освоили другой метод: каждый идущий в мозг сосуд подключается к искусственному кровообращению независимо от аорты. Сложно, но более щадяще для пациента.

Постоянный прогресс и в оборудовании. Вроде бы есть все, что нужно. Но техника быстро устаревает. Пора покупать видеоларингоскоп. С ним интубацию можно провести гораздо мягче. Или еще потребность — дефибриллятор, который умеет сам рассчитать нужное время для удара и силу тока. А может, если что, поработать и в режиме кардиостимулятора.

— Базовое оборудование мы получаем от государства,— говорит Казанцев.— Но ведь нам нужно не только базовое. К тому же медицинская техника сейчас очень быстро устаревает морально. Поэтому прибегаем к помощи благотворителей.

Один из таких благотворителей — Русфонд. Мы надеемся до конца этого года закупить для отделения технику на 35 млн руб.

Алексей Каменский, главный редактор «Русфонд.Медиа»