Продажи книг Шеймаса Хини, пишущего по-английски ирландского поэта, лауреата Нобелевской премии, выступавшего с чтением оды на торжественном собрании в честь расширения Евросоюза в 2004 году, составляют две трети от продаж современной поэзии в Британии. Конечно, это не значит, что он ровно вдвое лучше всех остальных живых англоязычных поэтов вместе взятых. Это значит, что массово-культурная "звездность", с ее принципом "имущему дастся, а у неимущего отнимется", пришла и в поэзию. Что всем — и продавцам, и покупателям, и официальным лицам, и простым читателям — проще и выгоднее назначить одного человека ответственным за современную национальную поэзию вообще.
Хини, в 1995 году получивший Нобелевскую премию "за лирическую красоту и этическую глубину поэзии, открывающую перед нами удивительные будни и оживающее прошлое", исполняет эту должность добросовестно и покорно: "Повсюду я смотрю на мир отчасти изнутри, отчасти снаружи. В придачу, начиная с 1995, я кажусь себе какой-то декоративной фигуркой, как бы национальным "маскотом" — такой штучкой, которую прикрепляют к капоту машины... Что бы я ни сделал, на меня смотрят как на отлично устроившегося человека, как на часть истеблишмента. И это верно. Так уж получилось. Я делаю все, чего от меня ожидают. Но внутренне я по-прежнему чувствую, что моя хата с краю".
Кажется, для попадания на эту должность, кроме таланта и везения, есть еще одно необходимое условие — поэт сам должен ощущать себя законным представителем традиции, писать стихи от ее имени, от имени "поэта вообще". (Русскому читателю такая линия отчасти знакома по поздним стихам Иосифа Бродского.) Хини это условие выполняет безукоризненно. Это хорошо видно по его эссе, которые теперь вышли по-русски в книге "Чур, мое!" (издательство "Текст", составитель и переводчик Г. Кружков). Помимо эссе в сборник вошла представительная подборка стихотворений, несколько очень полезных статей составителя о поэзии Хини и его же интервью с поэтом. Единственная претензия — все стихотворения, о которых рассуждает Хини-эссеист, даны только в переводе — так что собственно предмет обсуждения показан лишь частично. Это обычная практика, но от этого она не становится менее нелепой. Рядом со стихотворными переводами, когда они имеют ознакомительную, просветительскую, а не творческую цель, нужно печатать и оригинальный текст, по крайней мере когда он написан латиницей или кириллицей. Перевод без оригинального текста — такой же анахронизм, как кинофильм без субтитров, в котором голоса актеров заглушены закадровым переводом.
О поэзии Хини пишет компромиссным языком, используя ее возвышенные определения, данные самыми разными авторами — английскими, русскими, польскими,— как бы соединяя их взгляды на поэзию, часто непримиримые, в эклектичный язык. По какому-то поводу он говорит: "Таково свойство подлинно зрелой поэзии — не уклоняться ни от одного из вопросов, которые может поставить перед ней возмужавший разум",— и читатель сразу вспоминает Элиота, для которого "зрелость" поэзии была боевым лозунгом, но для Хини это всего лишь одно из сотни удобных понятий. Поэтому хотя он и защищает иерархичность культуры и подлинную традицию (пусть и не так агрессивно, как американские борцы с "постмодернистским нигилизмом", от Гарольда Блума до Иосифа Бродского), в своем компромиссном синтезе он если и не постмодернист, то истинный современник постмодернизма.
Хини пишет о своих предшественниках и современниках — о древнеирландских лириках, об Элиоте и Йейтсе, о Дилане Томасе и Сильвии Плат, о Бродском и Мандельштаме — как о товарищах по единому ремеслу, сколько бы веков и пропастей между ними ни пролегло. Конечно, человек русской, непоправимо разорванной культуры завидует такому спокойному, уютному пребыванию в лоне традиции. А может, дело просто в том, что чужой поэзии всегда отчасти веришь на слово, а для сознательного англичанина Шеймас Хини — такая же жертва культурного самообмана, как для нас — те современные русские поэты, которые берутся запросто беседовать с Державиным или Рильке.
Шеймас Хини
"Чур, мое!"
М.: Текст, 2007
