«У нас есть голова и сердце, этого вполне достаточно, чтобы не потерять Майка»

Петербургский фестиваль Stereoleto 2025 года, который пройдет 13–14 июня в пространстве «Севкабель Порт», соберет на трех сценах больше 30 артистов. Знаковые имена: «Кино», Елка, ЛСП, «Мегаполис», Settlers, «Комната культуры», «Нейромонах Феофан» — вся палитра жанров. И даже в этой огромной музыкальной симфонии несколько выступлений будут звучать особняком. Это программы, посвященные Майку Науменко: лидеру группы «Зоопарк» в этом году могло бы исполниться 70 лет.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Помните день, когда впервые увидели Майка Науменко? Что вы тогда подумали?

— Мне кажется — мне это трудно вспомнить — мы увиделись в нашем театральном институте, где тогда репетировали. Мы учились в ЛГИТМИКе с Максимом (Леонидовым.— «Ъ-СПб»), и там же по утрам до начала занятий пробовали что-то играть. Я учился на курсе Игоря Горбачева, а Максим — на курсе Аркадия Кацмана. В одной из аудиторий курса Кацмана была аппаратура, мы репетировали песни, которые пытались писать. А потом на горизонте появился Панкер. Панкер — это Игорь Гудков, кстати, один из организаторов всего этого проекта, связанного с Майком. Человек, который работал в студии театрального института и записал много разных альбомов: писал Майка Науменко, писал группу «Аквариум», писал в том числе «Секрет» и так далее. Игорь сказал: «Будет открываться рок-клуб, и вы должны попробовать в нем поиграть. Давайте попробуем. Но для этого нужно, чтобы пришла комиссия и вас посмотрела». И комиссия пришла: там был (один из основателей «Аквариума» Джордж.— Ъ-СПб) Гуницкий, (их же басист Михаил «Фан».— "Ъ-СПб") Васильев. И, мне кажется, был Майк. Мы для них сыграли рано утром, потому что позже было нельзя — и вообще все эти игры висели под вопросом. Тогда мы с Майком и познакомились. А дальше эта дружба как-то завертелась, ленинградская наша. Мы же все ленинградцы, это особенная ДНК.

— Как вам удалось собрать для Stereoleto такой знаковый коллектив? Чья это была идея? Расскажете о музыкантах подробнее? Поколение зумеров знает не всех…

— Я не собирал коллектив. Люди, которые играют в этой группе: и я, и Леша Рыбин, и все остальные — знают друг друга практически с детства, с 17, условно говоря, лет. Ко мне обратился Игорь Гудков. Поскольку мы вместе с Лешей Рыбиным и с Панкером работали над фильмом «Джонни», то, когда прозвучала идея с выступлением на фестивале, мы, конечно, с удовольствием откликнулись (на деле решение сделать посвящение Майку принадлежит Илье Бортнюку, он обратился с ней к Игорю «Панкеру» Гудкову.— «Ъ-СПб»). Леша собрал «Гиперболоидов» — это группа, которая была до «Кино». Я, к слову, видел первый концерт Рыбина и Цоя на Рубинштейна, 13, в Доме народного творчества, когда они пели «Алюминиевые огурцы»: Рыба с гитарой ходил по сцене таким странным шагом, как будто он гусь, а Витя Цой был очень напуганный и с трудом исполнял песню.

Все это мы делаем не для поколения зумеров. Это наша жизнь, наша память, мы это делаем для себя. Моя бабушка помнила Утесова и слушала Козловского. И она не собиралась никому ничего объяснять. Я для нее тогда был, видимо, поколением зумеров. Они с друзьями просто слушали и вспоминали свое.

— Вы совершенно последовательно делаете так, чтобы образ Майка не исчезал из памяти: фильм, трибьют, выступления и так далее. Вам кажется, что он остался недооценен? Или просто размывается со временем?

— Со временем размывается все: Лев Николаевич Толстой размывается, Набоков, Пушкин тоже размоется, поверьте мне. И Beatles размывается, и группа «Секрет» уже практически размыта. Мы это делаем для себя. Это наша жизнь, мы ее помним и держим в себе, и нам просто это в кайф. Нам и тогда это было в кайф, и сейчас это в кайф. Мы умеем делать в кайф сами себе. А остальное нам, по сути, не важно.

— На фоне майковского речитатива любое исполнение будет казаться симфонией… И все-таки: как долго вы работаете над его вещами? Как думаете, Майку понравились бы ваши версии?

— Майку понравились бы любые версии, потому что Майк вообще был очень открытым и очень интеллигентным человеком, это самое важное. У него был тонкий глубокий вкус. Я думаю, он был бы рад, если бы знал, что его песни до сих пор играют в разных версиях, не я же один это делаю. Майковский речитатив, который сегодня непонятен — он и не должен быть понятен: сегодня Бродского тоже мало кто читает. То, что писал Майк, это настолько порой глубоко, и настолько совершенно неожиданно, особенно сейчас… Это история не для всех, а для тех людей, которые способны читать или способны слышать. Сколько вложено всего в «Уездный город N»! Иногда не представляю себе, как он это мог написать в те годы, в 80-е. Господи, какой он вообще глубочайший человек! Ни разу не бывавший на Западе, но знавший так точно… Он предсказатель. Большие художники чаще всего предсказатели.

— В активе «Секрета» — концерт на разогреве у Майка в Москве. Как все это происходило?

— Какой из концертов вы имеете в виду? Тот знаменитый, где я был в голубеньком шарфике и белом комбинезончике и играл в фа-мажоре песню «Кеды», а все играли ее в до-мажоре? Когда мы ехали в Москву и в руках у Майка был медиатор Кутикова? У нас было много всего в жизни, и концерты не самое важное.

— Сколько песен Майк подарил «Секрету»?

— Да нисколько. Мы спросили: «Можно мы споем "Буги"?» Он сказал: «Да ради бога, конечно, я буду только рад». Мы сделали из этого хит. Он раскрутился, и это еще больше раскачало Науменко. На тот момент, во второй половине 80-х, Майк был суперзвездой, «Зоопарк» слушали по всей стране. Было кому слушать, прежде всего. Это очень важный момент: было 72% людей с высшим и средним специальным образованием, образовательный ценз был достаточно высоким. Отсюда и глубина погружения: такие группы, как «Зоопарк», «Аквариум», были очень востребованы. Это была сильная философия, тонкие символы, другие ощущения жизни. И люди были другие, посерьезнее, и одновременно юмор был другой, более скоростной. Ну да что уж про это говорить…

— У «Мажорного рок-н-ролла» романтическая история появления в вашем репертуаре, насколько я знаю.

— Когда мы писали первый альбом «Секрета» в театральном институте, материала у группы было еще не очень много, на полноценные 45 минут записи не хватало. Мне всегда нравилась песня Майка «Мажорный рок-н-ролл», но не нравилось, как он его исполнял. Казалось, надо делать ее по-другому, быстрее. И я предложил Леонидову: «Давайте запишем песню Майка». В те времена это вообще не практиковалось. Наверное, мы были первые в Ленинградском рок-клубе, кто сделал кавер на чужую песню. Мне казалось, что «Мажорный рок-н-ролл» надо начинать просто с удара по барабанам: типа ударить — и песня поехала. А Леонидов тут же сел за рояль и говорит: «Не-не-не, не так, давай вот так, с фоно. Я начинаю петь, фоно, и в четыре раза быстрее». Так песня была записана. Она настолько нам понравилась, что в этот же вечер мы поехали домой к Майку на Боровую. У него там, по-моему, даже не было телефона, но он в основном сидел дома, он был домоседом. Поставили ему песню, прослушали ее раз пять. Майк остался очень доволен: он сидел, улыбался, ему явно было приятно, что на его песню группа сделала кавер.

— Складывается впечатление, что Майк был одним из тех рок-н-рольщиков, который очень лояльно отнесся к появлению «Секрета» в рок-клубе. И не делил сцену тех лет на настоящий рок-н-ролл и коммерческую музыку.

— Вообще, хочу вам сказать, что такого не было. Это уже в 90-е появилась какая-то ерунда — делить музыку на попсу, рок, говно-рок. А в 80-е такое было смешно. Все, кто играл на гитарах, что бы ни играл, были музыкой. «Мануфактура»: абсолютно попсовая группа, с попсовыми хитами, «Миллионный дом построен»,— она прекрасно звучала себе в рок-клубе. Все, кто играли на гитарах, имели право быть в рок-клубе. Все, что было запрещено, в какой-то момент вдруг стало разрешено. Таких делений глупых не было, которые сегодня представлены в некоторых фильмах. «А кто был тогда продюсером?» — спрашивает молодежь. Тогда не существовало ничего этого — люди все делали сами: всегда сами писали и музыку, и слова, и песни. Делали это только потому, что не могли не делать. Это был основной посыл творчества, другого не было. Майк нас всегда поддерживал в рок-клубе (мы были там недолго).

— Вы периодически в интервью ассоциируете себя не с Майком, но в общем с поэтом…

— Я не ассоциирую себя с поэтом ни в коем случае. Никакой я не поэт и никогда им не был. Максимум, что мы делали всегда и продолжаем иногда делать,— это писать тексты на нашу же музыку, вот, собственно, и все. Это написание песен к поэзии имеет отдаленное отношение.

— Часто ли вы бываете на могиле Майка?

— Нет, я не хожу ни на какие могилы, это не мое. Жизнь прошла — и все, больше ничего. Я бываю на могиле родителей: просто слежу, чтобы все было в порядке. Ходить на могилу, сидеть, выпивать и вспоминать — не для меня. Мы и так вспоминаем. У нас есть голова и сердце, этого вполне достаточно, чтобы не потерять Майка.

— У вас в каждом разговоре фигурирует понятие «интеллигентность». Это стало важным?

— Это не стало важным. Это всегда было, как же иначе.

— Вы очень любите Питер, правда же? Куда вы обязательно захаживаете, где стараетесь очутиться, когда бываете здесь?

— Я не стараюсь никуда захаживать. Это мой родной город, и он остается во мне. Сегодня особенно не позахаживаешь, это другой город, с другими людьми, не имеющими отношения к тем временам, о которых мы сейчас говорим. Вряд ли возможно на словах передать атмосферу тех лет. Это как если бы побывавший на Марсе космонавт попробовал рассказать о своем полете. Считайте, что мы прямо с Марса.

— Лично меня поразила одна из последних работ с вашим участием — сериал «1703». По большому счету, он о все том же городе, безумном, фантасмагоричном, мистическом, выдуманном, но совершенно роскошном. У вас очень яркая роль отца Федора, там у большинства роли мощные. Но после нее никогда не спрашивали, осталось ли для вас что-нибудь святое?

— Вы молодец, вы говорите хорошие, правильные слова. Не очень, может быть, это глубоко, но на сегодняшний день никто таких вопросов, как вы, не задает, это вам респект. Нет, не спрашивали. Это питерский юмор, сложная конфигурация. «1703» — это питерская история, там все иронично до предела.

— Голос — стареет? Или, может быть, просто меняется. Я про ваш голос, конечно. Мне показалось — нет. Но так же не бывает?

— Не знаю, пока все в тональностях, мы можем сыграть наши старые песни, даже самые высокие, пока все легко поется. Я же 30 лет как не курю, поэтому все неплохо с голосом. Наверное, чуть-чуть попозже он постареет, но сейчас еще держится.

— Как думаете, почему мюзикл по песням «Секрета» стал настолько популярен? (За первый квартал 2023 года «Ничего не бойся, я с тобой» собрал свыше 1 млрд рублей. Меньше чем за два года был сыгран свыше 700 раз.— «ЪСПб»)

— Не знаю. Ну как «не знаю»… Я понимаю, что людям не хватает того воздуха, который был в 80-е, веры, надежды, любви, искренности, романтики, интеллигентности.

— Я когда-то говорила с Максимом Леонидовым, и он сказал, что он не поэт-песенник, а songwriter. Как Боб Дилан, которого так любил Науменко. А вы себя как определяете?

— Ну, Науменко много чего любил. Майк любил Steely Dan, например, которые тоже поэты ого-го какие. Я уже сказал, что не пишу стихов — я пишу слова к музыке. У нас с Максом совсем мало песен, когда мы написали сначала слова, а потом туда воткнули музыку. В основном мы сначала делаем музон, а потом пишем слова.

— С месяц назад вышла вторая часть вашего совместного с Максимом альбома «SPB FM Stereo». Как это писалось, записывалось?

— Да, у нас была пауза, мы не писали, наверное, лет десять. А тут Макс говорит: «Давай». И мы как сели, и как понеслось, как в старые добрые времена! Накатали 23 номера, из них 19 записали. Это пластинка, пожалуй, впервые после огромнейшего перерыва, где мы писали нота в ноту, слово в слово вместе. Там нет ни одной песни, которая была бы написана персонально.

— Как такое возможно, чтобы за десятки лет, за несколько раз расставаний навсегда, при, возможно, довольно разных жизненных ценностях, между вами с Максимом как соавторами до сих пор существовала искра, химия?

— Однажды, давным-давно, в каком-то 90-м году открываю я газету, а там мое огромное интервью, которое я не давал. С массой деталей: и «погладил кота Леопольда» Николай, и «посадил на колени жену Эльвиру», и «сказал: "Все будет хорошо"». Вы пишете про какие-то конфликты, о которых вы, судя по всему, знаете лучше. О боже! Вы апеллируете к источникам, которые выдают всякую ерунду.

Химия между нами была, есть и будет. Она действительно удивительная, нас она тоже удивляет, поверьте.

Беседовала Наталья Лавринович