Линия разлома мировой экономики
Как геополитика фрагментирует глобальные рынки
Федеральная резервная система (ФРС) США оценила экономические последствия растущей геоэкономической фрагментации мира. Выводы следующие: торговля, инвестиции и даже политика все чаще подчиняются логике «своих» и «чужих», что будет стоить миру более 5%, а России — 8% ВВП в долгосрочной перспективе.
Фото: Issei Kato, Pool / AP
Фото: Issei Kato, Pool / AP
Команда экономистов Федеральной резервной системы США разработала новый количественный подход для измерения последствий текущей геополитической фрагментации в мире — ситуации, когда международные экономические связи разрушаются или перестраиваются в зависимости от политических альянсов, а не экономической эффективности. В свежей работе «Measuring Geopolitical Fragmentation: Implications for Trade, Financial Flows, and Economic Policy» эксперты Совета управляющих ФРС в качестве прокси для альянсов использовали «политическую дистанцию», измеряемую на основе сходства голосований стран в Генеральной ассамблее ООН. Эта метрика позволяет оценить степень политического сближения или отдаления между странами.
На основе этой дистанции были проанализированы двусторонняя торговля, потоки прямых и портфельных инвестиций, экономическая политика (санкции, тарифы, экспортные ограничения и прочее). Исследование использует группы стран и данные по ним за последние два десятилетия. Аналитика фокусировалась на торговых потоках (на основе данных Comtrade, BACI) с целью показать, как страны меняли торговых партнеров при изменении политической дистанции; финансовых потоках (CPIS, BIS) с целью понять, насколько инвесторы ориентируются на политические предпочтения при размещении средств и проводимой политике — изменении тарифов, экспортных ограничений, мер поддержки и санкций между идеологически разными странами.
Основная инновация исследования — модель оценки экономических потерь от фрагментации с помощью глобального DSGE-моделирования (Dynamic Stochastic General Equilibrium, динамическое стохастическое общее равновесие). Авторы используют глобальную модель общего равновесия с несколькими регионами и секторами (multi-country, multi-sector general equilibrium model) и калибруют ее на основе наблюдаемой чувствительности торговли к политической дистанции, измеренной в предыдущих разделах. Затем вводят «шок фрагментации» — значительное увеличение барьеров между политически далекими странами (в частности, рост торговых издержек на 20% и падение эластичности замещения между «своими» и «чужими» поставщиками). При этом моделируется перераспределение потоков: страны начинают больше торговать с «друзьями» и меньше — с «оппонентами».
Анализ доказывает, что растущая политическая поляризация уже влияет на мировую экономику.
Торговля между идеологически близкими странами выросла на 12% с 2016 года, в то время как между «оппонентами» — сократилась на 4–6%.
Особенно быстро фрагментируется торговля в стратегических секторах: микроэлектроника, редкоземельные металлы, оборонные технологии.
Политика отражает идеологические предпочтения. Вероятность введения экспортных ограничений или тарифов увеличивается на 37%, если страны находятся на противоположных концах политического спектра. За последние пять лет количество «враждебных» торговых мер между такими странами выросло вдвое.
Инвестиции пока реагируют слабее, но некоторые тенденции уже очевидны. Например, потоки портфельных инвестиций менее чувствительны к геополитике, но и здесь наметился тренд: США и Китай сокращают долю взаимных вложений, в том числе через пенсионные и суверенные фонды.
Экономические потери от фрагментации выглядят так. В сценарии острой фрагментации (если страны окончательно «разбиваются» на два политико-экономических блока — грубо говоря, «Запад» и «Китай плюс союзники») и перераспределения торговли и инвестиций преимущественно внутри блоков мировой ВВП может снизиться на 5,2% в долгосрочной перспективе. Это эквивалентно потерям в размере $4–5 трлн ежегодно в сопоставимых ценах. Потери особенно высоки для развивающихся стран с открытой экономикой (к ним относится Россия), но сильно варьируются по регионам: от 8% ВВП для развивающихся стран до 3% для развитых экономик, которые быстрее адаптируются.
Страны блока B (в который входит Россия) теряют в среднем 6–8% ВВП в долгосрочной перспективе.
У этих стран более узкая база торговых партнеров, и они менее способны замещать утраченные связи, особенно в технологиях и капитале.
С учетом зависимости России от импорта технологий, оборудования, программного обеспечения и финансирования из стран блока A (западные страны) можно отнести ее к числу стран с максимальными потенциальными потерями. Наиболее уязвимы энергетика (в высоких технологиях добычи), машиностроение, ИТ и финансовая система. Кроме того, внутренние рынки менее конкурентны, что усиливает инфляционный эффект от фрагментации. Дополнительные эффекты обнаруживаются в увеличении цен на импортируемые товары на 6–10%, особенно в энергетике, технологиях и сельском хозяйстве, а также в ухудшении глобальной координации по вопросам климата, здравоохранения и технологических стандартов.
В результате речь идет не просто о «новой холодной войне», а о реальной перестройке глобального экономического порядка. Если в 1990-е и 2000-е глобализация обещала связать всех через взаимную выгоду, то теперь экономические потоки все чаще подчиняются логике конфликта, лояльности и санкционного давления.
Этот текст — часть проекта ИД «Коммерсантъ», посвященного трендам бизнеса и финансового рынка. Еще больше лонгридов с анализом ключевых отраслей российской экономики, экспертных интервью и авторских колонок — на странице Review.