Я познакомился с Борисом Ельциным в апреле 1987 года вскоре после того, как прибыл в Москву в качестве посла США. Он тогда возглавлял московский горком КПСС. И хотя уже через пять лет его имя уже было известно по всему миру, в то время за пределами Советского Союза о нем мало кто слышал.
Сейчас, когда мы вспоминаем его жизнь, перед нами встают два его совершенно разных образа: он, как воплощение важнейшей демократической революции последних 50 лет, и он, как неумелый президент, возглавивший бурный, до сих пор не завершившийся процесс выхода России из советской эпохи. Но я считаю, что, для того чтобы по-настоящему понять человека и те события, двигателем которых он стал, нужно оглянуться назад, посмотреть, каким он был до того, как ворвался на мировую политическую сцену.
В те годы господин Ельцин иногда ездил на работу на метро, а не на лимузине с собственным водителем. Время от времени он появлялся на фабриках и в магазинах, где запросто общался с работниками. Если полки в магазине были пусты (как это часто бывало), он бросался на склад и, если там он обнаруживал, что директор прячет товары, чтобы продать их потом на черном рынке, тут же увольнял этого человека. Он быстро заслужил репутацию народного политика, который решительно намерен добиваться перемен.
Потом в ноябре 1987 года его неожиданно исключили из рядов руководства Компартии после его жалоб на то, что реформы идут недостаточно быстро. Однако его оппоненты допустили ошибку, позволив ему остаться в Москве, хотя и на не очень важном с политической точки зрения посту, работая на котором он готовил план своего возвращения с задворок.
Я пришел к выводу, что он один из самых объективных аналитиков советской политики, и продолжал общаться с ним и после его падения. Время от времени мы с женой встречались с ним и его женой Наиной и вместе обедали. Это принесло свои плоды: после того как он обрел всенародное признание, получив мандат (за него отдали голоса почти 90% избирателей) народного депутата на выборах 1989 года, он вспомнил, что я не бросил его, когда другие от него отвернулись. После этого он всегда был для меня доступен.
Конечно, у господина Ельцина была репутация сильно пьющего человека. Но я никогда не видел его пьяным. Он больше походил на человека, который любит выпить, но не того, который без этого не может обойтись. Известен он был и своими регулярными болезнями: каждые несколько месяцев он исчезал на неделю другую и появлялся уже здоровым. Я помню, как был на приеме по поводу женитьбы одного из его соратников. Причем это происходило всего через несколько недель после того, как было объявлено, что господину Ельцину сделали серьезную операцию на спине. Он пришел на праздник в отличном настроении и потанцевал с каждой из присутствовавших там дам. Обратной стороной его по временам чудаковатой натуры была гибкость, необычная даже для политика.
Он также прекрасно осознавал политическую ценность театральных жестов, чего не хватало большинству его коллег по Компартии. Стоит вспомнить его знаменитый поступок, когда он в июле 1990 года объявил о своем уходе из партии не путем организации пресс-конференции, а просто демонстративным уходом с партийного съезда прямо перед объективами телекамер.
Однако его решение, вполне возможно, далось ему более тяжело, чем тогда казалось. За несколько дней до того, как он это сделал, я спросил его за обедом, верны ли слухи о том, что он собирается уйти из партии. Он сказал, что думает об этом, но решения пока не принял. Наина наклонилась тогда ко мне и объяснила, что это трудно понять человеку не из коммунистической системы: "Когда вся ваша жизнь связана с какой-то организацией, то очень трудно разорвать эту связь".
Господин Ельцин зачастую был очень импульсивным, и в более поздние годы его президентства это стало причиной многих промахов и ошибочных решений, которые будут перечислены в его некрологе. Но в те ранние годы его чутье было верным, и, к счастью, оно привело его к активной поддержке большинства американских инициатив.
Например, в январе 1991 года в тот вечер, когда было совершено кровавое нападение советских военных подразделений на телебашню в Вильнюсе (Литва), мы вместе с ним были на театрализованном представлении в Москве, организованном в поддержку движений за независимость Эстонии, Латвии и Литвы. Когда он увидел меня и мою жену, он попросил своего охранника подвинуться и пригласил нас сесть рядом, чтобы мы могли поболтать. Вскоре большинство зрителей смотрели на нас, а не на то, что происходило на сцене.
То, о чем мы говорили, не было особо важным — ему был нужен символизм: он встал во главе оппозиции Михаилу Горбачеву и хотел показать, что он на короткой ноге с американским послом. Хотя я вряд ли мог отклонить его приглашение, но у меня тоже были свои политические причины его принять, поскольку США пытались предотвратить преследование участников борьбы за независимость прибалтийских республик.
На следующее утро господин Ельцин в качестве председателя Верховного Совета РФ (он пока еще не был избран президентом) отдал распоряжение солдатам Советской армии не выполнять приказов, предписывающих действовать против участников движения за независимость Прибалтики. Конечно, это был противозаконный приказ, поскольку у него не было полномочий командовать армией, собственно говоря, его могли обвинить в государственной измене, но он свидетельствовал о его душевном расположении.
История сохранит многие дела Бориса Ельцина, хотя некоторые из них он, вероятно, хотел бы забыть. Но он был гораздо больше, чем просто неординарным, чудаковатым пьяницей, каким его окрестила народная молва. Даже тогда, когда он инспектировал склады магазинов, он уже, возможно, готовился к своей звездной роли — созданию независимой России. Мне только хотелось бы, чтобы его преемники были такими же непоколебимыми, как он, в уважении к независимости тех стран, которые когда-то были частью советской империи.