В Москве прошла третья ежегодная всероссийская конференция по благотворительности. Впервые на ней заговорили о необходимости избавляться от благостного отношения к филантропии и об оценке благотворительной деятельности. Правда, дальше самоотчетов дело не зашло — нет оценочных критериев, а профессиональное сообщество еще формируется, пока это разрозненные группы с различными видами на будущее. Что думает об этом непредвзятый человек — крупный топ-менеджер, который, впрочем, и сам, и его компания не чураются филантропии? Генерального директора "Ингосстраха" АЛЕКСАНДРА ГРИГОРЬЕВА расспрашивает руководитель Российского фонда помощи (РФП) ЛЕВ Ъ-АМБИНДЕР.
В 2007 году "Ингосстраху" исполняется 60 лет. Это один из крупнейших страховщиков России и лидеров рынка по объему страховой премии и сумме выплаченного страхового возмещения. Собственные средства российских компаний, входящих в группу "Ингосстрах", превышают 8,3 млрд рублей. "Ингосстрах" входит в список 40 наиболее ценных российских брэндов, составленный международной компанией Interbrand Group, лауреат премий "Золотая саламандра", "Элита российского бизнеса", а также национальной премии Финансового пресс-клуба РФ "Золотой диплом-2006 за информационную прозрачность и безупречную деловую репутацию". На этот год "Ингосстрах" заключил договор с РФП о системных пожертвованиях на лечение больных детей в размере $138 тыс.
— Ваша компания вновь, четвертый год подряд, продолжила сотрудничество с РПФ. Спасибо. В 2006 году фонд так удачно разместил ваши $138 тыс. пожертвований, что привлек к спасению больных детей сотни новых читателей Ъ на сумму свыше $1 млн. Вообще, минувший год был на удивление эффективным: объемы сборов в РФП возросли ровно вдвое при том, что бюджет и персонал фонда оставались прежними.
— Это просто объективное, естественное развитие проекта. Информационно вам доверяют, пожертвования идут напрямую больным детишкам — нормально. Но я не считаю, что благотворительность надо как-то специально оценивать, анализировать и что все это вообще надо афишировать. Это моя личная позиция. Однажды мы уже говорили с вами об этом (см. Ъ от 31 марта 2006 года.— Ъ). Есть больные дети, и если их можно вылечить, но нет денет, то надо помогать. А вы хотите оценивать эту помощь? Но это же профанация, опошление. Вот у вас в Ъ была щемящая история о девочке с лейкозом, которая умирала, но врачи считали, что у нее был шанс, и требовались деньги. И многие откликнулись, и мы в том числе, деньги собрали, а она все равно умерла. Ну и что тут обсуждать? Люди сделали все, что могли и должны были сделать, и это было нравственно. Но оценивать их вклад в баллах, в категориях?! Абсурд какой-то. Вот вам мое мнение: я категорический противник таких оценок. Это подмена человеколюбия понятиями бизнеса. А в этой сфере нельзя делать бизнес.
— Но вот вам иная сторона той же, в сущности, проблемы. Благотворители у нас — это ведь не только люди жертвующие, но еще и люди-посредники, собирающие пожертвования и грамотно их вкладывающие. Это уже профессия, у нее и название есть: фандрайзинг. И вот она-то, по-моему, должна подчиняться нормам сродни законам бизнеса. В декабре к нам обратился московский детский фонд "Виктория" с просьбой "дать сирот-сердечников на миллион". Объявился донор с миллионом рублей и хочет вылечить детей-сирот, трое суток на сбор информации. Мы в РФП с радостью беремся за такие задачки, база-то у нас солидная. Ровно через сорок дней этот фонд сообщает: высокая честь, господа, иметь дело с вами, однако наш донор выбрал других детей. То есть коллеги ярмарку больных сирот устроили?! Разумеется, мы еще месяц назад, поняв, что обещанного миллиона не будет, сами нашли деньги, и все пятеро ребятишек были пролечены. Но меня, признаться, до сих пор трясет.
— Это были отморозки какие-то, у них же другие цели. Разумеется, если это профессия, то должны быть критерии. Вам виднее, но для нас ваши занятия есть спасение людей и ничего более. Коль скоро это следует делать профессионально, то должен заметить: ваша интересная модель тоже ущербна в определенном смысле. Вы не способны на немедленную помощь, вы тратите время на проверки, подготовку к печати, на сбор денег, а дать деньги, бывает, надо мгновенно, пока еще можно спасти ребенка или создать ему жизнь нормальную. Он же мучается невыносимо. Смысл именно в том, чтобы спасти, и вам надо как-то научиться решать эту проблему.
— Читатели Ъ нам пишут о том же, требуя завести счет в банке. Мы начали регистрацию РФП в качестве благотворительного фонда, и я надеюсь, что вскоре вместе с банковским счетом у нас появится и резерв на "пожарные случаи". Вместе с тем филантропия — это же не только спасение больных детей. "Ингосстрах" вкладывается, к примеру, еще и в развитие культуры и спорта. В этом году компании исполняется 60 лет, и объемы пожертвований возросли?
— Нет, это совершенно не связанные вещи. У нас есть определенный внутренний норматив, который мы готовы отдавать на спасение детей. А дети умирают и в год 59-летия, и в год 61-летия. Понятно, что спасать их надо независимо от годовщин. Что касается вложений в развитие спорта, то тут больше спонсорства. А это, считаю, другой вид деятельности. Компания вкладывает деньги в развитие детского спорта или таких его видов, которые всегда были славой России. Помощь развитию нашего любимого хоккея, волейбола или тенниса мы называем своей бизнес-задачей и, конечно, спонсорством. Вот 27 апреля откроется международный детский турнир "Олимпийские надежды" по хоккею с шайбой. Приедет 128 команд со всей России и зарубежных стран, и я рад, что "Ингосстрах" посильно участвует в этом. А то, что мы делаем с вами,— это святое дело.
— Спасибо.