премьера опера
В Светлановском зале Дома музыки силами Театра Станиславского и Немировича-Данченко состоялось концертное исполнение оперы Мечислава Вайнберга "Пассажирка", которая ждала этого часа почти 40 лет. Ее действие происходит в женском бараке Освенцима и на палубе корабля, где спустя годы встречаются бывшие заключенная и надзирательница. О страсти к жизни, силе памяти и природе женского садизма размышляла ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.
Кровь, смерть и прочие ужасы — традиционные приметы оперного искусства. Но, как правило, все эти обстоятельства от нас далеки, и только неимоверными режиссерскими усилиями иногда становятся чуть ближе. А опере Мечислава Вайнберга, кажется, никакого режиссера и не надо. Содержание ее таково, что от начала до конца комок сам сидит в горле. Концертного исполнения с лаконичным мизансценированием и фотографиями полосатых узников на экране для этого вполне достаточно.
Сюжет, взятый из одноименной повести пережившей концлагерь польской писательницы Зофьи Посмыш, прост и по нынешним временам даже излишне назидателен. В конце 50-х успешная красавица Анна-Лиза Франц (Наталья Владимирская), нежно любимая своим мужем в годах Вальтером Кречмером (Алексей Долгов), плывет с ним в обнимку на пароходе, где встречает польскую узницу Освенцима Марту (Наталья Мурадымова), которую вместе с ее женихом-музыкантом Тадеушем (Дмитрий Кондратков) она в свое время по какой-то истеричной женской прихоти отправила в "блок смерти".
Обеим вспоминаются былые дни — женский барак с политкорректно-интернациональным набором заключенных, мечты узниц о жизни, которой им не дано, мечты Марты о смерти с любимым, которой, как выясняется, ей тоже не дано (он умрет один), будничный разговор трех эсэсовцев о тяготах массовых убийств и пошлый вальс, на фоне которого они совещаются. И теперь загадочная пассажирка — чудом выжившая Марта — просит оркестр на корабле сыграть тот же вальс и просто смотрит Лизе в глаза. Ну, еще добропорядочный муж-дипломат, случайно узнавший про эсэсовское прошлое своей супруги, недоволен. Вот, собственно, и все наказание.
Но Мечислав Вайнберг искренне верит в то, что правое дело победило и зло наказано. И эта настойчивая вера прямо-таки пылает в музыке (чему всячески способствовал музыкальный руководитель этого героического проекта маэстро Вольф Горелик), нивелируя все возможные претензии к либретто и делая оперу о людях, вплотную прижатых к смерти, на удивление оптимистичной.
"Пассажирка" — самая масштабная из семи опер композитора. В других жанрах от него осталось тоже огромное количество сочинений (26 симфоний, например), про которых мы почти ничего не знаем. Большая часть их просто не опубликована. Судьба его музыки сложилась не менее тяжело, чем его собственная. Мечислав Вайнберг (1919-1996) родился в Варшаве, потерял родителей в нацистском лагере Травники, бежал в Советский Союз, где, как считалось, спасают евреев от фашизма, и даже демонстративно поменял по этому поводу имя (он стал зваться Моисеем), но в 1953-м сам угодил за решетку как зять Соломона Михоэлса, и оттуда его спасал композитор Шостакович.
Дмитрий Шостакович (его 100-летию и была посвящена мировая премьера "Пассажирки"), который по сравнению со своим младшим коллегой кажется просто баловнем судьбы, вообще принимал немалое в нем участие, справедливо рассматривая Мечислава Вайнберга в качестве главного своего музыкального единомышленника и последователя. О "Пассажирке", написанной в 1968 году, он сказал много теплых слов, но даже они не способствовали ее постановке. Советская власть, конечно, была против Освенцима, но не до такой степени, чтобы ставить про это оперы. "Пассажирке" был выдвинут упрек в "абстрактном гуманизме".
Несложно понять, почему музыка Вайнберга оказалась чужда и советской власти, и, скажем так, антисоветской. В каком-то смысле она еще хлестче и бескомпромисснее шостаковичской. Но главное — в ней ничего не завуалировано, нет никаких недомолвок и амбивалентностей, которые помогали выжить музыке Шостаковича. У Мечислава Вайнберга все — боль, пафос, обвинения, вера, любовь — наружу. Что белое — то белое, что черное — то уж чернее не бывает. Только эти темы интересуют композитора, когда он придумывает смачную оркестровую партитуру, в которой есть и рояль для серьезных вещей, и пианино для танцулек на пароходе, когда награждает хор мрачным реквиемом, выписывает очень разнообразные вокальные характеристики участников, невероятно естественно вплетает джаз, польскую молитву, еврейскую жалобу и протяжную русскую народную песню. И когда кульминацией оперы звучит "Чакона" Баха, которую, по сюжету, скрипач Тадеуш с вызовом играет перед своими мучителями, заказавшими любимый вальс, то как-то даже не сразу задумываешься о композиторском радикализме и разрушении устоев, о том, что это полистилистика, которая вообще-то случилась раньше скандально знаменитой Первой симфонии Альфреда Шнитке. Потому что это полистилистика, которая прежде всего трогает до слез. И уже даже неважно — является ли она при этом новым шагом в истории музыки