гастроли балет
В Музтеатре имени Станиславского и Немировича-Данченко балетом "Корсар" завершились гастроли балетной труппы Латвийской национальной оперы (об их открытии Ъ писал 16 декабря). Корсары, особенно их главарь, не оставили равнодушной ТАТЬЯНУ Ъ-КУЗНЕЦОВУ.
Балет "Корсар" на музыку Адана по одноименной поэме лорда Байрона поставил в Парижской опере Жозеф Мазилье в 1856 году. От Байрона балетмейстер сохранил разве что имена главных героев, сделав ставку на экзотический Восток с его базарами, гаремами, одалисками. Парижский хит перекочевал в Санкт-Петербург, потом молодой и амбициозный Мариус Петипа дополнил его множеством новых танцев, среди которых вставной челюстью выделялся никак не связанный с сюжетом фрагмент "Оживленный сад" — женская часть труппы, сменив шальвары на короткие пачки, радовала восточного владыку (а с ним и завсегдатаев партера) обнаженными ножками. В сущности, балет "Корсар" занял место еще не рожденного варьете: господин Петипа, знавший толк в великодержавных вкусах, щедро насытил хореографию канканоподобным амбуатэ (такими прыжочками, при которых танцовщицы высоко взбрыкивают ножками, поочередно выбрасывая их перед собой), вставил любимые зрителями танцы травести, напустил на сцену умилительных детишек, а авторы сценических эффектов заставили расцветать кусты роз, обеспечили работу настоящих фонтанов и грандиозный шторм, во время которого рассыпался на куски пиратский корабль.
За полтора века балет "Корсар" оброс хореографическими и музыкальными заплатами дюжины авторов, растерял большую часть спецэффектов, сюжетных коллизий и разножанровых танцев и теперь считается добродетельной классикой. И хотя от старинного балета сохранилось лишь несколько фрагментов (современные постановщики используют их сообразно собственным вкусам и эрудиции), артисты и балетоманы по-прежнему обожают древний китч — натанцеваться в нем все могут до упаду.
На "Корсаре", запрограммированном на успех, латвийское руководство, вероятно, решило сэкономить, упаковав его в костюмы и декорации, уместные разве что на детском утреннике. Сценограф Лига Пурмале, не мудрствуя лукаво, просто меняла на заднике фотообои — мечети и залив условного Стамбула на пару голых скал пиратской стоянки или на красные гаремные стены. О кораблекрушении и буре зрители могли узнать лишь из либретто — иначе нипочем не догадаться, что белесые мазки на прозрачном занавесе просцениума обозначают парус корабля, а беготня и катанье артистов в темноте по полу — крушение судна и гибель команды. Художник по костюмам Элита Патмалниеце богато разодела всех персонажей (за исключением чернорубашечников-корсаров) в елочное золото и люрекс, нимало не озаботившись тем, что блестящие тряпки "раздувают" тела танцующих до размеров скафандров. Оркестр под управлением Фархадса Стаде урезывал немудрящие марши, мазурки и вальсы с таким усердием, что хотелось прикрутить звук.
Худрук труппы и постановщик Айварс Лейманис оставил в своем "Корсаре" главные классические шлягеры (pas d`esclave первого акта, pas de trois Медоры с Конрадом и Рабом, трио одалисок, большую часть хореографии "Оживленного сада") и убрал все трудоемкое, требующее мало-мальской реставрационной работы — знаменитый характерный танец "Форбан", травестийный танец героини в виде "маленького корсара", часть мизансцен и выходов-антре. Основной творческий вклад хореографа Лейманиса — танцы корсаров, частью похожие на мужские сцены из балетов Бориса Эйфмана, частью на соперничество тореадоров из "Дон Кихота", а иногда на пляски кавказских джигитов с непременными искрами, высекаемыми саблями. Моложавый, подтянутый мужской кордебалет танцует все это с завидным воодушевлением и ненапускной живостью, отлично прыгает и даже выкрикивает какие-то междометия.
С мужчинами-солистами в театре, похоже, сложнее: во всяком случае, на трюковую партию Продавца цветов был приглашен артист Большого Сергей Доренский — увы, в розово-желтых рюшах и оборочках этот дородный попрыгун с лицом ответственного функционера выглядел не лучшим образом. Латышская звезда Алексей Овечкин исполнял партию Раба, на долю которого приходятся главные танцевальные хиты "Корсара" — вариация и кода в pas de trois. Стройный, полуголый и высокомерный господин Овечкин продемонстрировал эффектное jete en tournant и полную индифферентность к всем окружающим — звездный статус этого "раба" явно испортил.
Главного корсара Конрада — Сергея Нейкшина, получившего в начале спектакля травму,— во втором действии заменил "работорговец" Раймондс Мартыновс, которого удачно "убили" в конце первого акта. Публика порадовалась воскрешению, поскольку пострадавший господин Нейкшин с внешностью студента-отличника никак не походил на предводителя разбойников. В отличие от рослого господина Мартыновса с его неотразимой бородкой, властными жестами и подкупающей — нежно-снисходительной — манерой обращения с дамами. А как он их держал! В его надежных руках балерины наворачивали по дюжине пируэтов, взлетали к колосникам и низвергались в "рыбки" у самого пола, а в верхних поддержках непринужденно меняли позы — будто с комфортом нежились на диване, а не болтались в воздухе на вытянутых руках партнера. Господин Мартыновс с его отменным прыжком и танцевал бы очень неплохо, если бы не привычка поднимать плечи до ушей и судорожно скрючивать руки во время туров.
Балерин подвел кастинг. Роль Медоры доверили простоватой блондинке Юлии Гурвиче, не обладающей ни балеринской статью, ни сценической харизмой. С техническими трудностями она справилась, фуэте даже усложнила двойными поворотами, но в ее исполнении роскошная партия превратилась в набор хрестоматийных движений. Эльза Леймане в роли подружки Медоры, шаловливой Гюльнары, отчего-то так "заакадемичила" свою героиню, будто танцевала какую-нибудь Аврору, однако успела поразить публику разнообразным и уверенным вращением. Отлично танцевали одалиски — особенно вторую и третью вариацию с отчетливыми, почти мужскими заносками и фиксированными позами в больших прыжках. Да и женский кордебалет в "Оживленном саде", хоть и замаскированный шароварами (что мешало разглядеть работу ног), выглядел грамотным, собранным и ровным. В целом труппа сдала важный экзамен почти во всех звеньях иерархии — с таким составом можно танцевать и серьезную классику. Если, конечно, не ставить ее с такой небрежной фамильярностью.