Наташе Колмогоровой тринадцать лет, и у нее такой лейкоз, что без трансплантации костного мозга не вылечишь. Ей очень больно. Этой девочке так больно, что она уже несколько раз просила смерти.
— Наташа, очнись, Наташенька, открой глаза! — Мама склоняется над Наташиной кроватью.— Наташа, посмотри на меня! Наташа!
Девочка лежит навзничь, красивая, большеглазая. У нее прозрачная кожа, и видно, как по тонким голубым венам на шее течет катастрофически больная кровь.
— Наташа! Очнись! Наташа! — Я стою чуть поодаль у спинки кровати.
Девочка размежает веки, но под веками — пустые белки. Глаза закачены под лоб. Девочка слышит, как мы зовем ее, но не может к нам вернуться или не хочет возвращаться к нам.
— Наташ, ну чего ты? — говорит пришедший вместе со мной фотограф.— Посмотри на меня, я тебя сфотографирую только и не буду больше мучить.
Наташина мама тормошит девочку и рассказывает, что девочка никогда не болела и никогда не испытывала боли. Они из города Шадринска Курганской области. Больше всего на свете Наташа любит возиться со своей младшей сестренкой. Наташина мама показывает мне фотографии, там Наташа держит на руках девочку-младенца, и у обеих счастливые лица. Когда Наташа заболела, в Кургане ей первый раз сделали костномозговую пункцию без наркоза. Врачи вообще стараются делать пункцию без общего наркоза, чтобы поберечь сердце и печень ребенка. И Наташина мама рассказывает, как девочка выла. Как зверь. Наташа не предполагала, что в ее мире, населенном веселыми младенцами и пушистыми зверушками, может быть такая боль.
В Екатеринбурге Наташиной маме сказали, что лечить девочку возьмутся за два миллиона рублей. В Челябинске сказали, что возьмутся лечить за шестьсот тысяч. Наташина мама плакала, потому что знать не знала, каких невероятных денег может стоить лечение ребенка. Наташина бабушка собрала по знакомым деньги на самолет и отправила Наташу с мамой в Москву. Здесь в Федеральном центре детской онкогематологии лечат бесплатно, если только ребенку не требуется трансплантация костного мозга. Но у Наташи такой лейкоз, что требуется трансплантация.
Здесь пункции делают под наркозом, раз уж девочка так чувствительна к боли. Сегодня утром Наташе делали пункцию. Она была под наркозом. Наркоз давно должен был бы уже пройти, и Наташа давно должна была бы проснуться, но она не может или не хочет возвращаться в сознание.
Сознание ужасно. Когда Наташа не под наркозом, она отворачивается к стене и молчит. Она не встает, потому что ее тошнит, если встать. Месяц за месяцем она лежит лицом к стене и молчит. К ней заходит врач, но она не разговаривает с врачом. К ней приходят волонтеры развлечь ее, но она молчит и с волонтерами. Какой-то мальчик по имени Тимон пишет Наташе письма по электронной почте и эсэмэски каждый вечер: "Наташик, привет, скоро Новый год. В магазинах продают всякую мишуру и игрушки. И ты не останешься без сюрприза, будь уверена". Наташа не отвечает на эсэмэски Тимона.
Ночью, когда в палате никого нет, кроме Наташи и ее мамы, девочка иногда говорит: "Мама сделай что-нибудь, чтобы я умерла. Я не могу больше терпеть эту боль". Или девочка говорит: "Мама, сделай что-нибудь, чтобы я умерла, у тебя вместо меня будет сестренка".
— Наташа! Наташа! Очнись! — Мама склоняется над девочкой.— Скажи что-нибудь, открой хотя бы глаза. Тут к тебе из газеты приехали.
За кромкой Наташиного века ненадолго, как северное солнце, появляется четверть зрачка. И снова закатывается под лоб.
— Наташа! — Я не знаю что говорить, я никогда не брал интервью у детей без сознания.— Мы даже не из газеты, мы из книжки. Посмотри на нас. Вот я Гендальф, а он,— я показываю на фотографа,— он эльф. Посмотри, какие у него острые уши. Мы вообще из фильма. Я Кинг-Конг, а он Годзилла. Очнись!
Наташа открывает глаза. Огромные, красивые, серые, испуганные, любопытные.
Мне хочется сесть с нею рядом, взять ее тоненькие пальцы, смотреть ей в испуганные глаза, говорить, что боль пройдет. Что надо терпеть. Что если боль нестерпима — теряешь сознание, а если не теряешь сознание, значит, боль можно терпеть. Что я видел десятки детей, больных раком крови, и они выздоровели. Что когда выздоравливаешь, боль забывается. Что нельзя хотеть смерти. Мы найдем денег. Нельзя хотеть смерти. Мы найдем лекарств. Нельзя хотеть смерти. Надо вставать и ходить. Нельзя хотеть смерти. Надо отвечать Тимону на эсэмэски. Нельзя хотеть смерти.
— Наташа! Ты слышишь меня?
Девочка закрывает глаза и теряет сознание снова. Фотограф едва успевает снять несколько кадров, где Наташа с открытыми глазами. На самом деле все, что я хотел сказать ей, неправда. Я видел много детей, больных раком крови, но выздоровело из них столько же, сколько умерло. На самом деле я знаю, что боль нестерпима. На самом деле я не уверен, что мы добудем донора костного мозга и достанем лекарств. На самом деле Наташе нужен донор и нужны лекарства, а не моя сопливая суггестия.
Не зная, слышит ли меня девочка, я говорю:
— Наташа, до свидания, выздоравливай.
Девочка едва заметно шевелит пальцами. Это вместо прощания.