гастроли балет
В московском Театре оперетты прошли двухдневные гастроли "Балета Монте-Карло", организованные "Постмодерн-театром". "Золушку" Сергея Прокофьева в постановке хореографа и руководителя труппы Жан-Кристофа Майо ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА сочла главным импортным подарком балетного сезона.
Зал был, мягко говоря, не полон. А между тем Москве показали редчайший образчик хореографического искусства — актуальный сюжетный балет. Балет, лишенный ореола элитарности, демократичный и открытый. Жан-Кристоф Майо не мудрствовал с концепциями — просто спроецировал сказочные небывальщины сюжета на реальную жизнь. Никаких волшебных палочек, тыкв, оборачивающихся каретами, хрустальных башмачков и прочих детских аксессуаров в его спектакле нет.
Есть семья, застигнутая несчастьем — смертью матери: об этом хореограф успевает рассказать в прологе, поставив на увертюру к балету великолепный дуэт родителей Золушки. Взаимная любовь осиротевших дочери и отца грозит обернуться инцестом, однако вульгарная самка, соблазнив молодого вдовца, предотвращает эту опасность. Плотское соитие любимого папы с чужой теткой ввергает девочку в депрессию, усугубленную наглой агрессивностью ее новых родственниц. Но дух матери, преобразившейся в Фею, проведет Золушку сквозь все испытания к счастливому финалу. Собственно Фея (поразительная Бернис Коппьетер, способная моментально менять гротескно-острую пластику эльфа на напевную нежность матери и эротическое томление женщины) — и есть главная героиня этой истории.
Человеческая логика сказки господина Майо поддержана его соавторами. Сценограф Эрнест Пиньон-Эрнест придумал прекрасные в своей простоте декорации — исполинские листы белой бумаги. Эти передвижные белые щиты, освещенные кудесником Домиником Дрийо, способны трансформироваться во что угодно: сложенные гармошкой, они образуют роскошную лестницу дворца; выгнутые и составленные в ряд — парусник принца, на котором он отправляется в погоню за мечтой; примятые по краям — комнату Золушки.
Свой психоаналитический триллер Жан-Кристоф Майо замешал на площадном юморе гиньоля — французского кукольного театра. Чистой цитатой жанра становится представление истории Золушки, разыгранное по велению Феи-матери перед отъездом дочери на бал. На музыку грандиозной сюиты "Времена года" куклы-манекены разыгрывают сюжет сказки с препотешными натуралистическими подробностями (вроде отрезанных пальцев ног кукол-сестер, готовых на все, лишь бы втиснуться в заветный башмачок, или явления выводка будущих детей Золушки и Принца в голубых и розовых памперсах).
Тот же простонародный юмор пронизывает дворцовые сцены — королевский бал оборачивается светской тусовкой, устроенной друзьями Принца для подыскания ему очередной подружки. Принц (в исполнении жгучего брюнета Франческо Наппа похожий на Элвиса Пресли в зените славы) помешан на женских ножках и осмотр кандидаток начинает именно со стоп. После их суетливой мельтешни явление босых позолоченных ножек Золушки, медленно переступающих со ступеньки на ступеньку дворцовой лестницы (а стопа Аурелии Шефер с высоко выгнутым аппетитным подъемом способна возбудить не только пресыщенного героя), и впрямь кажется чистым волшебством. Кульминацией же хореографического волшебства становится параллельное адажио во время бала, когда Золушка с Принцем и Фея с золушкиным отцом одни и те же движения "произносят" с совершенно разным смыслом: у молодых этот дуэт выглядит трепетным знакомством, у старшей пары — ностальгической интимной игрой.
Сочетание откровенного лицедейства с психологической точностью хореографического текста поразительно соответствует прокофьевской партитуре. И хотя балетмейстер позволил себе некоторые вольности (перенес пару вариаций из второго акта в первый, убрал испанский и восточный танцы третьего акта, заменив их вставкой из балета "Подпоручик Киже"), логика его редакции настолько неопровержима, что временами кажется, будто композитор писал свой балет по заказу Жан-Кристофа Майо, как Чайковский свою "Спящую красавицу" — под диктовку Мариуса Петипа.
Так, хореограф проигнорировал важнейшую для Прокофьева идею времени — преходящести счастья. Балет Жан-Кристофа Майо строится на противоположной концепции — даже смерть не способна оборвать существование человека, если память о нем сохраняется в сердцах живущих. Но страшная тема прокофьевских "часов" не пропала у хореографа-оптимиста: она звучит суровым моральным предупреждением — под бой курантов Фея-мать выгоняет свою босоногую девочку из дворца, когда понимает, что та готова поддаться угару всеобщей сексуальной оргии.
Зато из всех хореографов, ставивших этот спектакль, только Жан-Кристофу Майо удалось разрешить основную прокофьевскую загадку — двойное адажио финала, когда после идиллического соединения Золушки и Принца следует огромный кусок музыки с весьма драматичными перипетиями. Француз отдал второй дуэт родителям девочки: интимное, удивительно нежное и печальное адажио отца Золушки с призраком покойной жены дает ему силы избавиться от мегеры-преемницы. Этим финалом господин Майо одолел косность русской публики, долго не понимавшей, как ей реагировать на эскапады столь непривычного балета. И только когда разъяренный папаша придушил платьем покойницы мачеху и выкинул ее за кулисы, зал наконец пережил отсутствие тыквы и классических фуэте и разразился одобрительными аплодисментами, обеспечив гастрольной сказке счастливый конец.