концерт классика
В Большом зале консерватории Российский национальный оркестр под управлением Владимира Юровского представил программу из редко исполняемых сочинений Дмитрия Шостаковича. Слушал МИХАИЛ Ъ-ФИХТЕНГОЛЬЦ.
В лабиринтах громадного филармонического фестиваля, приуроченного к 100-летию Шостаковича, молодой российский дирижер, который в следующем сезоне возглавит Лондонский филармонический оркестр (о чем он рассказал в интервью Ъ в номере от субботы), выбрал самые потаенные и неизведанные закоулки: являясь убежденным противником музыкального мейнстрима, он не в первый раз выбирает для своих программ то, что его коллеги либо игнорируют, либо попросту не знают. Но в нынешний свой визит к Российскому национальному оркестру Владимир Юровский, кажется, превзошел самого себя: в афише концерта куда ни глянь — все раритет.
Если симфония — то не заигранные Пятая и Седьмая, а скромно притулившаяся в их тени Шестая, если вокально-оркестровый жанр — то опять же не образцовая Четырнадцатая симфония, а два вокальных цикла, собственноручно инструментованные Шостаковичем,— Шесть стихотворений Марины Цветаевой для контральто и ровно столько же романсов на стихи японских поэтов для тенора. С одной стороны, такой мощный набор архивных редкостей уводит от предсказуемости других филармонических программ, посвященных Шостаковичу и сверху донизу набитых его "хитами", с другой — чреват неожиданными драматургическими сбоями, когда продуманная на бумаге и умная концепция на практике рассыпается из-за неровности музыкального материала.
Собственно, целых два из четырех предложенных опусов могли быть, положа руку на сердце, заменены любыми другими. Сюита из музыки к драматическому спектаклю "Гамлет", несмотря на неожиданные и интересные находки дирижера, предъявила прежде всего свою нежизнеспособность в концертных условиях — все-таки музыка к спектаклю есть жанр прикладной, и в ситуации концерта она рассыпается на осколки ничем не связанных фрагментов. Кроме того, Российский национальный оркестр не готов был с первых своих тактов войти в рабочую форму и периодически удивлял мелкими, но заметными огрехами. Шесть романсов на стихи японских поэтов не состоялись, в свою очередь, по вине солиста. Всеволод Гривнов, порадовав красивым тембром и общей культурой звука, исполнил их на одной, довольно заунывной интонации — по-теноровому приторно, с неважной дикцией и явным отсутствием интереса. Его выступление было тем более невзрачным, учитывая то, что за несколько минут до него на этом же месте стояла Марианна Тарасова, одарившая зал дивными стихотворениями Марины Цветаевой.
С этим циклом была связана первая кульминация вечера — жгучую, нервную цветаевскую лирику, тонко "омузыкаленную" Шостаковичем, Тарасова преподнесла необычайно деликатно. Особенно ей удалось третье стихотворение цикла — "Диалог Гамлета с совестью", где ее бархатное, переливчатое меццо обнаружило способность разговаривать двумя голосами: порывисто и ожесточенно — от лица принца Датского и бесстрастно и неумолимо — осуждающим голосом его совести, винящим в смерти Офелии.
Второй вершиной концерта стала Шестая симфония — одно из недооцененных произведений Шостаковича, лишенное плакатности соседних с ней опусов (Пятой и Седьмой симфоний), а потому полное загадок и недосказанности. Владимир Юровский и РНО, к концу вечера добившийся своего фирменного аристократического звука и безупречного ансамбля, исполнили ее на одном дыхании. И хотя спокойная, рассудочная манера дирижера Юровского вычитывать авторский текст немного лишала музыку живого нерва и удовольствия от симфонического сюжета, рождающегося здесь и сейчас, его работа с оркестром и безупречное знание материала доставляли большое удовольствие.