КРИСТОФЕР БАКЛИ рассказал АННЕ Ъ-НАРИНСКОЙ, почему он не смог удержаться от комментариев к опасной теме Ближнего Востока в своем романе "Флоренс Аравийская".
— "Флоренс Аравийская" вышла в Америке два года назад. Как ее приняли?
— Критика была неоднозначной. В New York Times ее страшно обругали, а в Washington Post написали, что это блестящая книга. Но, скажу честно, ее коммерческие успехи блестящими не были. Она вышла в то время, когда стоило американцу включить телевизор, как показывали тела его соотечественников, обезглавленные варварами. Возможно, поэтому люди не хотели читать смешную книгу про Ближний Восток. Но я не раскаиваюсь, что написал ее. Меня до сих пор волнует эта тема — необходимость эмансипации мусульманских женщин. Все, что там описано, происходит в некоторых странах до сих пор. Например, женщин до сих пор забивают камнями.
— Когда читаешь "Флоренс", нельзя отделаться от мысли, что это готовый сценарий. Фильм "Здесь курят" был вполне успешным проектом. У вас нет предложений из Голливуда?
— Какой там Голливуд! Этой книги все просто-напросто испугались. Во всем мире переведена она на сегодняшний день только в Германии и, по-моему, в Дании. Ну и вот сейчас вышла в России. В других странах боятся, что ее могут счесть антиисламской. Например, мои французские издатели, а они до этого издавали все без исключения мои книги, заявили, что не могут печатать "Флоренс", так как боятся судебных исков.
— Может, французы обиделись на то, как они описаны в этой книге — как интриганы, которые держат руку ваххабитов?
— Ну возможно, они были бы не в восторге от того, как там описана их политика в этом регионе, но дело здесь, конечно, не в этом. Они просто боятся, что какой-нибудь фанатик забросит в окно издательства бутылку с коктейлем Молотова.
— Даже не фанатик может обвинить вас в том, что вы не сделали ни малейшей попытки понять мусульман, посмотреть на ситуацию их глазами.
— А я и не утверждаю, что смог как-то исключительно глубоко проникнуть в арабскую душу. То, что я написал об арабских странах, возможно, и не отражает действительного положения вещей. Это отражает мое понимание того, что там происходит. Но при этом я знаю, что многие муллы действительно коррумпированы и что ваххабиты действительно жестоки. А вы разве этого не знаете?
— То есть вы узнали о таких злодеяниях и решили написать о ситуации на Ближнем Востоке?
— Мое правило — писать о существующих проблемах. О том, что происходит здесь и теперь. К сожалению, большинство американских писателей пишут про то, как где-нибудь в пригороде жена изменяет мужу. А я — я пишу только о тех вещах, которые меня бесят. То, что происходит сегодня на Ближнем Востоке, меня бесит.
— Судя по разнообразной тематике ваших книг, вас бесит очень многое.
— Это правда. Дело тут в моих политических убеждениях. Я республиканец. Но я очень разочарованный республиканец. Я вижу, до чего эта партия, находясь у власти, довела Америку, и уверен, что сейчас — самое время здравомыслящим людям подняться над партийной идеологией. То, что я высказываю такие мысли, ввергло меня в разнообразные неприятности. Здесь в Вашингтоне предполагается, что каждый должен держаться со своей стаей — не важно, как ведет себя эта стая. А я не могу придерживаться этих правил. Я не гляжу на жизнь через идеологические очки и поэтому могу видеть реальность. И я вижу, что вторжение в Ирак было ужасной ошибкой, я вижу, что президент-республиканец и его администрация ответственны за дестабилизацию Ближнего Востока, за усиление Северной Кореи, Ирана и Сирии, за то, что иранские племена, которые в течение тысячи лет занимались исключительно тем, что резали друг другу глотки, теперь объединились против нас. Я вижу, что теперешние республиканцы виноваты в том, что мировое сообщество все больше сторонится Америки. И я ужасно зол на них. И считаю, что должен писать обо всем этом. Но то, что я пишу, должно быть смешным. Потому что я не считаю себя "серьезным писателем". К экрану моего компьютера прилеплена маленькая бумажка, на которой написано "KIF" — это моя мантра. Эти буквы означают "keep it funny" — это должно быть смешным. И каждый раз, когда я начинаю воображать себя Толстым или Достоевским, вид этой бумажки спускает меня с небес на землю.
— Во всяком случае, ни у Толстого, ни у Достоевского не было бы такого сусального хеппи-энда, как у вас во "Флоренс". А ведь прототип вашей героини — Ферн Холланд, боровшаяся за права женщин в Ираке, была там убита.
— Наша знаменитая писательница Эдит Уортон говорила, что американцам нужна трагедия со счастливым концом. Мне всегда казалось, что она права. И, кроме того, издатели всегда хотят, чтобы у книги был хороший конец. В одной из моих ранних книг главный герой в конце умирал. И помню, мой тогдашний издатель сказал мне: "Знаешь, лучше тебе оставить его в живых. Его жизнь ничего не будет тебе стоить, а его смерть может обойтись нам дорого".