Нож и правда Золингена

Нож и правда Золингена

        Принято считать, что лучшие режущие и колющие изделия испокон века производятся в германском городе Золинген, само название которого давно стало брэндом. Изделия золингенских мастеров издавна ценились и в России. Но попытка завести у себя предприятие, использующее опыт и технологии оружейников из Золингена, ярко продемонстрировала способность немецких мастеров извлекать максимум прибыли из недомыслия русских чиновников. Историю этих вовсе не взаимовыгодных отношений восстановил обозреватель "Денег" Евгений Жирнов.

Кто бы и что ни говорил, но спрос рождает не только предложение, но и поселения. В бесконечно воевавших друг с другом средневековых королевствах, княжествах, герцогствах и графствах самым ходовым и дефицитным товаром было оружие, а потому в Европе и начали появляться поселения кузнецов-оружейников, специализировавшихся на ковке мечей и кинжалов. Отцы-основатели Золингена более тысячи лет назад выбрали долину реки Вуппер и не ошиблись. Быстрое течение могло крутить водяные колеса, приводить в движение точильные круги и вообще помогало оружейникам механизировать прочие нужные операции. Вуппер впадал в главную торговую артерию германских государств — Рейн. Но главное — неподалеку от Золингена добывали все необходимое для успешного ведения оружейного бизнеса: уголь, железную руду и свинец.
       Не хватало только самого главного — известности среди потребителей. Но и с этой проблемой золингенские мастера справились сравнительно легко. Использование чужой торговой марки никогда не поощрялось, но применялось для раскрутки бизнеса повсеместно и всегда. В те годы самым известным и лучшим считалось оружие из баварского города Нассау, на которое ставили клейма в виде штрихового рисунка бегущего волка. Клинки из Нассау подделывали не только в Золингене, но оружейники с берегов Вуппера делали это дольше и беззастенчивее всех. Борьба нассаусцев с контрафактной продукцией никакого успеха не имела. Как правило, все обращения и увещевания золингенцы попросту игнорировали и продолжали ставить волчье клеймо на свои изделия. Благо покупатели на почти настоящее нассауское оружие находились всегда. А по мере роста мастерства золингенских кузнецов и шлифовальщиков рыцари и простые воины начали отличать и ценить боевую сталь из Золингена.
       Однако настоящий успех золингенцам принесло сотрудничество с рыцарским орденом святого Иоанна Иерусалимского, больше известным теперь по названию его последнего владения — Мальты, то есть с Мальтийским орденом. Рыцари-иоанниты оценили перспективы Золингена и предложили поселению кузнецов свое покровительство и защиту.
       Конечно, защищать узкую долину Вуппера от набегов баронов-разбойников золингенцы могли и сами. Благо оружия и сил для этого всегда хватало. Но рыцарская "крыша" позволяла не только спокойно работать, но и получать постоянный и широкий сбыт для своей продукции. Золингенцы даже организовали для партнеров мобильный сервис, отправив вместе с рыцарями в крестовый поход несколько своих мастеров. Ко всему прочему, оценив оружие в руках иоаннитов, в Золинген потянулись другие рыцари и простые воины. Вслед за доходами оружейников стал разрастаться и Золинген, превратившийся в 1424 году в город. Мастера стали специализироваться на отдельных видах изделий и работах, и по тому же принципу специализации объединялись в гильдии. Существовали, например, гильдия мечников, гильдия точильщиков и полировальщиков, а также отдельное объединение изготовителей эфесов.
       Гильдии не только следили за качеством продукции, но и регулировали цены, определяя для каждого оружейника предельное количество изготавливаемых клинков или ножей. Гильдии следили и за тем, чтобы накопленные веками секреты производства не стали достоянием конкурентов. Мастерам, например, категорически запрещалось переселяться в другие места. А каждый новый ученик придирчиво изучался гильдейским начальством.
       Строгие меры охраны ноу-хау начали приносить богатые плоды в XVI-XVII веках. Конкурирующие оружейные города, где порядки не отличались строгостью, начали проигрывать Золингену по качеству клинков и кинжалов. А наступившая эра огнестрельного оружия не только не погубила бизнес золингенцев, но и помогла им занять исключительное положение на рынке холодного оружия. Большинство городов--конкурентов Золингена наряду с клинками производили мушкеты и пистолеты. Но в 1660-1680-х годах крупнейшие европейские страны одна за другой решили использовать в своих армиях огнестрельное оружие единых образцов. Его выделка передавалась в руки государственных заводов, и частные мастерские и фабрики оказались в плачевной ситуации. Однако Золинген как производитель клинков продолжал получать и солидные государственные, и многочисленные частные заказы, в том числе и от коронованных особ. Известно, например, что несколько золингенских шпаг было в коллекции Петра I.
       Цены на золингенскую продукцию благодаря политике гильдий щадящими назвать было нельзя. И потому многие монархи стремились любыми способами заманить к себе оружейников из Золингена и организовать собственное производство высококачественного оружия. Редкие случаи бегства случались и в первой половине XVII века, когда два золингенских мастера перебрались в Англию и основали производства в Ханслоу и Гринвиче. Но это были скорее исключения, подтверждающие незыблемость гильдейских правил Золингена. Однако к концу следующего столетия ситуация стала меняться, и виноваты в этом были богатейшие мастера, давно превратившиеся во владельцев золингенских фабрик.
       Как таковых фабрик, если не считать металлургических производств, в Золингене в те времена не существовало. Мастер получал у владельца фабрики заказ и материалы, которые обрабатывал в своей домашней мастерской. Хитрость заключалась в том, что контора фабрики одновременно была питейным заведением. И хозяин угощал принесшего работу мастера сначала за свой счет, а затем в долг. Причем по негласным правилам зарплата не выдавалась до тех пор, пока работник не пропивал как минимум половину. В результате многие мастера начали поглядывать на сторону, чтобы вырваться из пьяной кабалы. И одной из этих сторон оказалась Россия.
       
В эпоху Екатерины II в Россию прибывало немалое количество немцев. Но переселением в пределы своей империи мастеровых из Золингена германская мать всех россиян почему-то не озаботилась. Так что первым из российских властителей, кому пришла в голову идея создать на Руси филиал Золингена, был ее сын Павел I. Что именно подвигло императора на это решение, по всей видимости, навсегда останется загадкой. Возможно, что как ярый германофил он хотел вооружить русскую армию в точности как прусскую. Не исключено, что как великий магистр Мальтийского ордена Павел Петрович решил возобновить старые связи с золингенскими оружейниками. Можно даже предположить, что это была просто блажь в духе "русского Гамлета", как позднее стали называть Павла I. Впрочем, дальше разговоров и решения найти место для русского Золингена где-нибудь на Каме дело не пошло. Вскоре Павла I убили заговорщики, и его проект на несколько лет был забыт.
       Нужда в золингенских оружейниках возникла вновь в 1805 году, после позорного поражения русского оружия под Аустерлицем. Александр I сам смог оценить, как крошатся клинки его кавалерии в рубках с наполеоновскими всадниками. И в феврале 1807 года он подписал указ о строительстве оружейной фабрики на Урале. Однако по русской традиции и строительство фабрики, и вербовка золингенских мастеров по разным причинам растянулись на годы. Только в 1811 году консультанту Юстиц-коллегии эстляндских и финляндских дел Гартману поручили ведение переговоров с оружейниками из Золингена, оказавшихся безрезультатными. И лишь два года спустя был найден подходящий для сманивания золингенских мастеров человек — главнокомандующий Златоустовскими заводами Г. Эверсман.
       Заводы эти на Урале принадлежали московскому купцу Кнауфу, но затем, в 1799 году, были принудительно выкуплены казной с оставлением за прежним владельцем права вечной аренды. Вечность в понимании высоких чиновников длилась 12 лет, после чего арендатора выпроводили с его бывшей собственности. Но после него осталась исключительно немецкая команда управленцев и специалистов, которую и возглавлял Эверсман. До приезда в Россию он немало поработал в разных немецких государствах и прекрасно знал все порядки в Золингене. Именно ему и поручили проведение операции по переманиванию оружейных мастеров.
       Поездка Эверсмана принесла первые положительные результаты. Он сделал золингенским мастерам предложение, от которого практически невозможно было отказаться. Мастеру предложили оплату 1500 рублей в год, что было в десять раз больше годовой зарплаты русских мастеров и гораздо больше того, что оружейники получали в Золингене. Если же мастер брался обучать русского ученика, то получал за это еще 500 рублей в год. В итоге немецкий мастер зарабатывал куда больше заводского начальства.
       Социальный пакет тоже поражал воображение своей обильностью. Согласившиеся переселиться немцы получали не только бесплатную казенную квартиру, но и дрова на ее отопление; лечение и обучение детей за счет казны; коров и лошадей в подарок, а также покосы и огороды в размере "сколько потребуется". В случае смерти оружейника его семья получала пенсию в половину его заработка, причем выплаты вопреки российским правилам сохранялись даже в том случае, если вдова вновь выходила замуж. Но самое главное — мастера и их дети освобождались от рекрутской повинности и всех существовавших в Российской империи видов налогов.
       На этом фоне все прочие блага, вытребованные немцами, смотрелись сущими пустяками. К примеру, они заказали персональную немецкую повивальную бабку, которая, в свою очередь, затребовала 800 рублей в год. Еще столько же положили ее мужу-сапожнику, поскольку без него повитуха ехать в дикую Россию наотрез отказывалась. Единственным, что выговорила русская сторона, было обучение русской повитухи до той степени мастерства, что имела немецкая.
       Однако самым приятным для мастеров из Золингена пунктом их контракта оказалось то, что заключался он на пять лет. И мог быть продлен исключительно по желанию самого мастера.
       Первые золингенцы прибыли в Россию в 1814 году, но заплатившие за их переезд немалые казенные деньги чиновники к тому времени еще не решили, где же именно будет организована оружейная фабрика. Железоделательных производств на Урале хватало, оставалось лишь выбрать из всех мест наивыгоднейшее. Пока суд да дело, Эверсман привез переселенцев к себе, в Златоуст, где они мирно бездельничали, получая положенное им содержание. Златоуст считался не слишком подходящим местом, поскольку имел небольшие запасы леса. Но Эверсман смог настоять на своем, и в 1815 году фабрика по производству белого оружия, как оно тогда называлось, была открыта. Мало того, в Златоусте сосредоточили все производство клинков для русской армии, в то время как остальные русские оружейные заводы перевели на производство огнестрельного оружия. Теперь можно было развернуться во всю силу.
       В Золингене началась массовая вербовка мастеров, которые, видимо получая письма о сказочных условиях на Урале, засобирались вместе с многочисленными чадами и домочадцами в Россию. В начале 1817 года в Златоусте работали уже 74 немца-оружейника, но в Золингене продолжали вербовать еще и еще. Казна не скупилась ни на плату, ни на расходы по перевозке золингенцев на Урал. Суммы затрат поражали не только современников, но и позднейших исследователей. На проживание, кормление и отправку в Златоуст очередной партии оружейников с семьями было потрачено 16 тыс. рублей — фантастические по тем временам деньги.
       Конечно, часть затрат была обусловлена русской спецификой, когда каждую партию оружейников и даже отдельные семьи во избежание разного рода препятствий и нападений сопровождали чиновники высокого ранга вместе с охраной. Но постепенно выделка переводила простую овчинку в категорию золотого руна. Мастер в среднем получал 1900 рублей в год, что в сумме на всех составляло 125 тыс. рублей. Еще 200 тыс. потратили на строительство домов для немцев, которых за казенный же счет снабдили всей необходимой мебелью и утварью.
       А немцы все продолжали ехать. Причем часть из них прибывала в Россию без всякого приглашения, а иногда, как выяснилось позднее, не имея никакой квалификации, учась делу на ходу у своих родственников и земляков.
       
Побывавший в Златоусте в 1843 году военный инженер И. Ф. Бларамберг так описывал свои впечатления:
       "Златоуст и его окрестности представляют собой поистине золотое дно, так как здесь ежегодно переплавляется много железной руды. Город этот знаменит своими саблями, кирасами, шлемами, ножами и кинжалами. Я остановился у хозяина пивоварни Хассе. Мне отвели уютную комнату с видом на две улицы. Кормили меня прекрасно. Мне казалось, что я нахожусь в Германии, а не на Западном Урале, недалеко от восточной границы Европы...
       Мы побывали на фабриках и в мастерских. Здесь очень остроумно, хотя и просто, изготовляют кирасы. Раскаленную заготовку прямо из печи кладут на плиту, поверхность которой вырезана в форме кирасы. На нее из-под крыши мастерской с силой опускают металлический блок с выпуклой нижней стороной. От удара он входит в углубление плиты — и вот заготовка превратилась в кирасу. Затем к ней приваривают тонкую медную пластинку, испытывают на прочность, стреляя в нее из кавалерийского пистолета. И наконец, полируют, отделывают и подбивают сукном. Сабли испытывались следующим образом: рабочий со всей силой три или четыре раза ударял клинком плашмя по вертикально стоящей круглой балке, и клинок должен был, так сказать, огибаться вокруг балки, но не ломаться. Потом мы осмотрели прокатный стан, где раскаленные железные и медные полосы прокатывали между двумя цилиндрами; кузницы, где в огромных цехах было установлено двадцать горнов. Пол, чтобы не скользили ноги, был выложен рифленым железом. Эти обширные мастерские рассчитаны на 3 тыс. рабочих и мастеров и содержатся в хорошем состоянии...
       Каждый прилежный рабочий живет со своей семьей в небольшом двухэтажном доме. У них свои сады, огороды, они держат коров и в целом живут зажиточно и счастливо".
       Но это была только внешняя сторона жизни колонии золингеновских оружейников. Все их время вне работы поглощала борьба за сохранение и расширение льгот. По истечении пятилетнего контракта оставить завод решились только два брата-гравера, украшавших оружие. Да и те, выцыганив в Петербурге компенсацию за понесенные в России тяготы, остались работать в столице империи. Оставшиеся в Златоусте оружейники боролись за расширение прав с чисто немецким упорством. И курировавшие их русские чиновники часто пасовали перед этими бурей и натиском. К примеру, вскоре после прибытия золингенцы добились введения для них отдельного немецкого суда, а также отказались подчиняться местному православному благочинию, что не сходило с рук никому, кроме них.
       Затем они решили расширить свое право не платить налоги. И снова добились успеха. Открытый ими в 1820 году клуб получил право торговать спиртным, не платя акцизов. И естественно, посещали это заведение не только русские мастера. Чтобы защититься от обесценивания денег, немцы отказались получать плату постоянно дешевеющими ассигнациями и, когда в наличии не оказывалось серебра, развозили по домам мешки с медной монетой.
       Спорить с ними стало особенно трудно после 1824 года, когда на фабрике побывал Александр I. Немцы потом не одно десятилетие рассказывали о том, что в беседе с их пастором император якобы сказал, что Россия в состоянии достойно содержать 200 иностранных семейств, даже если бы они ничего не делали. С тех пор с высочайшей цитатой наперевес златоустовские золингенцы проламывали двери любых высоких чиновничьих кабинетов.
       Для всех в Петербурге и Златоусте было очевидно, что никакой необходимости в дальнейшей работе немцев нет. Русские мастера всему научились и обходились казне в восемь раз дешевле, платя при этом все подати. Но договор-то могли расторгнуть только сами немецкие мастера. А они отнюдь не торопились приближать встречу с фатерландом. Ведь нигде больше им таких условий никогда не светило. Кое-каких уступок от загостившихся золингенцев добились, когда они озаботились правами своих детей. Но это была сущая мелочь. Немецкий юноша, поступая в обучение к русскому мастеру, получал гораздо больше своего учителя.
       Ничем завершились попытки перевода излишних оружейников в ранг колонистов с наделением землей, хозяйственной утварью и скотом. Единственный согласившийся сесть на землю немец, проев подъемные, вернулся в Златоуст. А от перевода в фабричное начальство золингенцы отбивались руками и ногами. Ведь в этом случае их доходы уменьшались в разы. При этом община безостановочно заваливала высокие инстанции в Санкт-Петербурге своими жалобами и прошениями. И именно этим навредила себе. Их постоянное сутяжничество и ссылки на мифическую фразу Александра I привели к тому, что их петиции перестали рассматривать, а часть оружейников вывели за штат Златоустовской фабрики.
       Правда, во время Крымской войны 1853-1856 годов, когда потребовалось много оружия, их снова взяли на службу. Но на этом история золингенцев в России была окончена естественным путем: стариков немцев, с которыми были заключены кабальные для государства договоры, отправили на пенсию. Правда, они добились, чтобы пенсия равнялась их жалованью, и от них раз и навсегда откупились.
       Возвращаться в Германию после 40 лет, проведенных в России, было некуда, да и незачем. Предприятия в Золингене, тоже хорошо заработавшие на Крымской войне, после исчезновения крупных заказов находились не в лучшем состоянии. Но и продолжать оружейный бизнес в России не имело смысла. За прошедшее время кустарные промыслы по производству ножей, развитию которых немало помогли французы, полностью обеспечивали ножами всех видов отечественный рынок.
       "Между многими производствами, установившимися в России уже прочным образом,— писал в 1870 году инженер Н. Лабзин,— одно из довольно видных мест занимает производство мелких стальных и железных изделий, которые не только в весьма большом количестве сбываются внутри Империи, но и отчасти вывозятся за ее пределы, как, например, в Турцию, Персию, Хиву, Бухару и проч. Центром этого производства можно считать Горбатовский уезд Нижегородской губернии и в особенности село Павлово, находящееся на правом берегу реки Оки, в 70 верстах от Нижнего Новгорода сухим путем и в 111 верстах водою; кроме села Павлова замечательно еще другое село, Ворсма, расположенное от первого в 12 верстах по направлению к Нижнему Новгороду, и село Вачи Владимирской губернии Муромского уезда, отстоящее от с. Павлова в 30 верстах. Специальность этих сел заключается в производстве разного рода столовых, перочинных, кухонных, хлебных и других ножей, ножниц, бритв, топоров, висячих замков, кофейно-мельничных жерновков и некоторых других изделий, производимых в небольшом сравнительно с предыдущими количестве. Необходимо заметить, что производство этих изделий не ограничивается вышеупомянутыми тремя селами".
       Так что конкурировать с ними златоустовским золингенцам было трудновато. А ту часть рынка, что не могли освоить нижегородские и прочие кустари, вполне благополучно занимали прусские фабрики, которые гнали красивый и недорогой, но не очень качественный товар в западные губернии России. В скором времени русские золингенцы разъехались в разные концы империи.
       
Многочисленные фабрики в самом Золингене переживали взлеты и падения вместе со всей Германией. Заработав на очередной войне или перевооружении армии, золингенские оружейники впадали в спячку до следующей оказии. Русские заказы приходили в город на Вуппере тоже нерегулярно. Зато в город и до и после русской революции стали наезжать многие большевистские лидеры. В 1910 году, например, его посетил А. Г. Шляпников, специализировавшийся в РСДРП на работе с профсоюзами, который описал состояние Золингена и его окрестностей:
       "Между крупными городами Рейнско-Вестфальской области с гигантами металлургическими, горными заводами расположен старый немецкий городок Золинген, известный своими стальными изделиями. В 1910 году город насчитывал всего 50 536 жителей, и в нем до сих пор сохранились узкие и грязные улицы с типичными южно-немецкими домиками.
       Тысячи людей заняты здесь ковкой, шлифованием и другими процессами обработки сабель, ножей, вилок, бритв, ножниц и разных хозяйственных принадлежностей. До сих пор еще живет и играет там большую роль домашняя промышленность. Самая большая фабрика насчитывает более тысячи рабочих и несколько тысяч занятых ею на дому. Поштучная работа имеет всеобщий характер и введена здесь с правительственного разрешения еще в 1789 году.
       Производство напильников, пил и ножен является специальностью Ремшайда, соседа Золингена не только в географическом, но и в профессиональном смысле этого слова. В 1910 году он имел 72 159 жителей. Здесь домашняя промышленность быстро приходит в упадок под влиянием развивающегося машинизма.
       В 1890 году работой пил и ножен на дому было занято 1200 хозяйств, в 1902 году это число упало до 700 чел., а в 1906 году их было всего 500. И недалеко то время, когда коваль и насекальщик пил и напильников будут такая же редкость, как современный ручной ткач. Механические молота и пресса делают чище и быстрее, а главное — дешевле, что является постоянной заботой конкурентов предпринимателей. Приводная 'трещотка'-насекалка, делающая несколько сот ударов в минуту, отбивает работу у насекальщиков, штампы и пресса выжимают коваля ножей.
       Большая специализация с бесконечным разделением труда внутри фабрики ставит ее на недосягаемую высоту перед мелкими хозяйчиками, несмотря на искусство их труда, граничащее с художеством. Около 15 тысяч людей заняты в этой отрасли промышленности.
       Оплачиваются рабочие этой специальности отнюдь не хуже рабочих других отраслей металлообрабатывающей промышленности Вестфалии... Ручного коваля заменяет теперь послушный молот, и заработок его имеет тенденцию к уравнению со всеми рабочими 'при машине'.
       Крупные мастерские обставлены несравненно лучше, гигиеничнее наших ножевых фабрик села Павлова, Вачи, Ворсмы и других местечек Владимирской и Нижегородской губерний.
       У точил вводятся вентиляторы для вытяжки металлической и каменной наждачной пыли. Наждак, необходимый для наклейки на 'челок', приготовляется на составе, не дающем пыли. Много света днем, и не скупятся на электрическое освещение ночью. В точильных мастерских нет той грязи и гнилостного запаха, которые являются обычными для наших отечественных фабрик. Заработная плата там также выше, чем в Павловском районе".
       Советские товарищи, приезжавшие в Золинген после революции, в отличие от Шляпникова практически не посещали фабрик. В их отчетах дням, проведенным в скобяной столице Германии, посвящалась от силы пара-тройка строк. Но ничего удивительного в этом не было: формально они приезжали для установления торговых контактов, и в результате переговоров в СССР даже проводились выставки золингенских товаров. Но в действительности закупать эти довольно дорогие изделия для советских граждан никто не собирался. Для народа работали павловские и прочие кустари. А вот купить лучшие в мире опасные бритвы в подарок родным, знакомым и, разумеется, начальству считали своим долгом почти все советские специалисты, командированные в Германию. Как вспоминали ветераны, нередко бритвами из Золингена давали взятки или расплачивались за услуги.
       Один из высокопоставленных советских работников рассказывал мне, как в войну он пытался вернуть дочь из эвакуации. И его приятель, зампрокурора РСФСР, запросил за беспрепятственную доставку ребенка золингенскую бритву. В качестве трофея бритвы попадали в СССР и после войны. А среди советских солдат на фронте и после победы ценились сделанные в Золингене десантные ножи вермахта и кинжалы СС.
       В послевоенные годы почти никаких контактов между фабриками в Золингене и советскими внешторговскими организациями не наблюдалось. Дипломаты и сотрудники торгпредств по-прежнему покупали золингенские бритвы и охотничьи ножи для подношений. Но и это скоро закончилось. Массовое производство колющих и режущих предметов в Золингене практически прекратилось. А знаменитым брэндом стали пользоваться многочисленные азиатские производители. Но ведь и сами золингенские мастера начинали с контрафакта.