премьера театр
В Петербурге Александринский театр открыл сезон трагедией Софокла "Эдип-царь". Первую премьеру театра, пережившего реконструкцию, отметившего 250-летие и возвращающего себе статус главной российской национальной сцены, поставил именитый греческий режиссер Теодорос Терзопулос. Одновременно "Эдип-царь" дал старт новому международному театральному фестивалю, Александринскому. Рассказывает ЕЛЕНА Ъ-ГЕРУСОВА.
Александринский театральный фестиваль должен был подчеркнуть имперский статус Александринки, возвращение которого и было главным содержанием отмечавшегося в последние дни августа 250-летия государственности русского театра. На этот форум приглашаются исключительно спектакли национальных сцен, то есть собратья по величию. Относительно будущей регулярности Александринского фестиваля точных данных пока нет, но, по словам художественного руководителя Александринского театра Валерия Фокина, театр хотел бы проводить его ежегодно или раз в два года. Афиша фестиваля составлена с редкой расстановкой. Ну разве могут национальные театры выскакивать из-за кулис, как блохи, ежевечерне сменяя друг друга. Появление Малого театра ожидается только к четвергу. Затем небольшой перерыв до появления польского Театра Народовы. После чего отдыхаем неделю до приезда французов, но это будет не "Комеди Франсэз", а Национальный хореографический центр из Прованса. Еще через неделю на императорской сцене появится Финский национальный театр. Миланский театр "Пикколо" выдерживает аж двухнедельную паузу. Таким образом Александринский театральный фестиваль продержится до конца октября.
Право открыть форум досталось новому спектаклю Александринки "Эдип-царь" в постановке признанного мастера, автора красивого, эмоционально-емкого метода перевода древнегреческой трагедии на современную сцену Теодороса Терзопулоса. В качестве комплимента истории или чтобы войти, как это теперь здесь принято, в энергетическое поле старинной сцены, выбрали перевод Фаддея Зелинского, филолога-классика Серебряного века. Его трехтомник трагедий Софокла вышел в Петербурге в 1914-1916 годах, а до этого Зелинский с Всеволодом Мейерхольдом ездили в Дельфы. И вот Фаддей Зелинский в свое время много писал о противопоставлении "горизонтали быта" "вертикали жизни" в античной драме. Теодорос Терзопулос эту самую горизонталь быта в своем спектакле попросту вычеркнул, что, в общем, очень справедливо. Вообще-то концентрация на быте запросто превращает древнегреческие трагедии в бразильский сериал.
В работе над спектаклем режиссеру помогала греческая постановочная бригада. Сценографию и костюмы сочинил художник Георгос Патсас. Такие декорации принято называть интеллектуальными. Вертикальная графика кулис, наклонный черный круг в центре сцены. И лазерные, слегка запутанные, но натянутые, как тетива, красные нити на заднем плане. Понятно, что их сплела судьба. Под этими красными росчерками в тягучей пластической тревоге за спиной Эдипа видна Иокаста (Юлия Марченко), в спектакле она похожа на аллегорическую фигуру рока. С точки зрения актерской работы произведение виртуозное. "Эдип-царь" — почти балет, пластический рисунок здесь очень четкий и напряженный. Грим на лицах актеров напоминает пустые глазницы театральных масок, герои выстраиваются в фронтальные мизансцены, не смотрят в глаза друг другу, они всматриваются в невидимое, они в диалоге с иными силами.
Александру Мохову, исполняющему роль Эдипа, приходится на едином дыхании произносить длинные классические тексты. Но самым важным в его роли были, конечно, не техника речи и не пластика, а умение провести свою роль по этой самой "вертикали жизни", сыграть не Эдипа и даже не драму его судьбы, а именно что силу судьбы. Роль античного хора исполняют две шеренги актеров. Их торсы обнажены, мускулы напряжены, телами они рисуют синхронные пластические композиции и рефреном повторяют красивые и тревожные древнегреческие слова. Программка снабжена переводом лейтмотивов спектакля, к примеру: "Ио скоту нефес" — "О, туча мрака!". Хор почти все время как-то задушенно дышит, практически хрипит. И эти предсмертные хрипы складываются то ли в шорох морских волн, то ли в дыхание приближающегося ужаса.
Движение спектакля Теодороса Терзопулоса далеко от детективного разматывания сплетенных роком нитей, это длящаяся почти два часа единая эмоция познания своей судьбы. Именно поэтому "Эдип-царь" — спектакль в равной мере интеллектуальный и чувственный. В нем нет ни попытки аутентизма, ни столь понятного сегодня стремления к личной драме героя. И Теодорос Терзопулос как раз может быть потому и считается мастером архаической драмы, что и сегодня умеет обнаружить в ужасном, если разобраться, сюжете завораживающий ритм величественной и, что греха таить, нечеловеческой красоты трагедии. Просто господин Терзопулос понимает, а может, чувствует, почему у античных греков страшная судьба Эдипа могла вызывать чувство восторга и торжества высшей справедливости.