Ливанские кадры

Ливанские кадры

        После снятия израильской блокады международное сообщество пообещало Ливану помощь в восстановлении экономики. Сами ливанцы надеются в ближайшее время вернуть в страну туристов, которые только в этом году должны были принести ей $2,5 млрд. Корреспондент "Денег" Ольга Алленова, побывав в Бейруте, который называют ближневосточным Парижем, решила, что отдыхать здесь можно будет еще не скоро.

10-этажный отель "Рэдиссон", в котором с самого начала войны расположились журналисты, сейчас практически пуст. Обслуживается только второй этаж — здесь все еще живут российские тележурналисты. Персонал находится в вынужденных отпусках. Номер, который обычно стоит $190, сейчас можно снять за $130, а то и меньше — кто как договорится. Фитнес-центр, в обычные дни работающий до 22 часов, сейчас закрывают в 19, так что если ты приехал сюда работать, то о бассейне забудь. Менеджеры готовы извиняться на всех языках мира, но так и не признаются в том, что вызывать персонал из отпусков ради группы журналистов им просто невыгодно. Впрочем, здешний сервис и сейчас, и во время войны — на высшем уровне: в бизнес-центре Бейрута привыкли угождать самым капризным клиентам.
       Деловой центр от войны совсем не пострадал. Многоэтажные отели и дома бизнес-класса стоят как новенькие. Это в южных кварталах Бейрута дома сложились, как спичечные коробки. Это там в раскаленном воздухе над руинами висит белая пыль. Здесь, в центре, время остановилось в тот самый момент, когда началась война. Простые ливанцы говорят, что центр Бейрута не бомбили по договоренности: мол, в этой части города представлены финансовые интересы международной элиты. Сейчас здесь все так же, как и до войны. Только бутики распродают свой товар с 90-процентной скидкой, да таксисты сошли с ума — за клиента чуть не дерутся. Садимся к одному, едем в исторический центр минут двадцать. Отдаем $20. Коллеги-аборигены потом крутят пальцами у виска: "С ума сошли — тут идти пешком 10 минут, а цена на такси пять тысяч лир". 5 тыс. лир — это чуть больше $3.
       Несмотря на только что закончившуюся войну, в центре Бейрута за столиками многочисленных открытых кафе и сейчас чувствуешь себя так, будто находишься где-нибудь в Вене. Или и впрямь в Париже. Каменная мостовая, много огней, которые не бьют в глаза, а создают атмосферу уюта, сувенирные лавки с пестрым восточным товаром... Неподалеку — островок древнеримского города: когда здесь начали копать, поняли, что под Бейрутом — огромный древний мегаполис. Но, чтобы его "поднять", нужно уничтожить современный Бейрут. Решили больше не искать. На римских развалинах растет оливковое дерево. Старая армянская церковь освещена желтым. Парламент — белым. Сад любви — так его называют из-за большого количества парочек — безлюден.
       Мы выбираем кафе — тут есть совершенно пустые, есть переполненные. Секрет прост: считается, что если посетитель сидит долго, значит, кафе ему нравится, и это является рекламой заведения. Поэтому клиенты идут туда, где людно. Мы же садимся, напротив, в пустом кафе, чем приводим в смущение даже официантов. Зато у нас появляется друг — местный бизнесмен Надир, который тоже не любит шумные места. Мы пьем кофе и смотрим телеканал "Аль-Манар" — маленькие телеэкраны расположены в каждом кафе, чуть ли не над каждым столиком, так что с моего места можно видеть по крайней мере восемь мониторов, и на каждом — одно и то же. "Аль-Манар" крутит традиционные ролики "Хезболлы": на экране горящий корабль, потом лицо лидера Хасана Насраллы, установки, выпускающие снаряды, молодые арабы в военной форме, ползущие по траве с гранатами в руках, стройные ряды бойцов и гробы, накрытые ливанскими флагами. Все это — под динамичную маршевую музыку. Это не Париж.
       В центре круглой старой площади — башня с часами. Вокруг башни — портреты погибших от бомбежек детей. Если пить кофе в кафе, то портретов не видно. Если из кафе выйти, то становится стыдно за то, что ты только что вообще мог что-то пить. Это совсем не Париж. Это много лет горящий Ливан.
       — Правительство хочет, чтобы в Ливан вернулась жизнь,— говорит Надир.— Туристы. Деньги.
        Кажется, он сам не верит в то, что говорит.
       
Спускаясь к морю, разглядываю высотные дома, похожие на огромные пестрые ковры. Все балконы завешаны плотными разноцветными шторами, за которыми ливанцы любят посидеть в полуденный зной за чашечкой кофе. Высотки на набережной выглядят более сдержанно и респектабельно — считаются самым элитным жильем в городе. Квартира в таком доме обычно занимает весь этаж и стоит от двух миллионов долларов. Правда, сейчас дома стоят пустые — это видно по неосвещенным окнам. Жильцы элитных квартир уехали в тот день, когда "Хезболла" взяла в плен двух израильских солдат. "Все умные люди тогда понимали, что Израиль начнет войну,— говорит Надир.— Только в 'Хезболле' этого не понимали". Мой спутник не любит "Хезболлу" — он хочет, чтобы Ливан стал как Кипр, а "Хезболла" этому мешает.
       — Какая мне разница, Америка тут будет или Сирия? — горячится Надир.— Я хочу, чтобы к нам туристы ездили! Чтобы мы продавали туристам фрукты, одежду, сувениры!
       Впрочем, мой спутник тут же оговаривается, что если в Ливане будет рулить Америка, значит, сюда придет Израиль. А с Израилем арабы никогда не договорятся. А если Сирия и Иран, то о курортном бизнесе придется забыть. Иранское влияние через "Хезболлу" и так сделало Ливан более исламским, чем он когда-либо был.
       — В общем, не дадут нам здесь построить Кипр,— расстроенно машет рукой Надир.
       Набережная Бейрута — весьма своеобразное место. Тусовочное. Много огней, молодежи, шума, веселья. Кто-то танцует, кто-то поет, кто-то потягивает кальян. Кальянщиков собирается целая набережная. Если у жителя Бейрута свободный вечер, говорит Надир, он обязательно приедет сюда. Припарковав машину, ливанский мужчина выносит из нее кальяны и стульчики — и уже через несколько минут он поглощен сложным и интересным процессом раскуривания кальяна. В этом процессе непременно участвует его жена, если он, конечно, женат. Ливанки вообще много курят, в том числе и обычные сигареты. Пару раз я видела, как покурить кальян родители давали детям.
       Женщины, одетые по всем правилам ислама — закрытые длинные платья и платки, скрывающие шею,— совершенно свободно разглядывают прохожих, не стесняясь и не отводя глаз. Я вспоминаю исламские республики Северного Кавказа и дивлюсь все больше. Там за нескромное разглядывание чужого человека женщину назвали бы бесстыдницей, а за кальян и вовсе сочли бы падшей.
       Но все это ближневосточного Парижа не касается.
       — Почему мужчина разрешает своей жене курить? — удивленно спрашивала я Надира, глядя на задумчивые лица арабских женщин, пускающих кольца дыма.— В России мусульмане очень строги к своим женщинам.
       — А почему бы ей не курить? — в свою очередь удивляется Надир.— У нее и так мало радости в жизни — дети, семья, заботы. А тут еще постоянные войны. Она же ничего плохого не делает. Если она немного расслабилась, от этого и мужу хорошо.
       Сейчас я понимаю, почему Ливан называют не особенно исламской и достаточно свободной страной. И еще я понимаю, почему Надир так боится потерять эту маленькую свободу.
       
— Мы идем вон туда,— сообщает мой спутник, показывая на маяк, верхняя часть которого разрушена.
       — Разве здесь бомбили? — спрашиваю я, оглядываясь и нигде не видя разрушений.
       — Нет,— говорит Надир.— Просто тут очень низко летали израильские самолеты. Этот маяк разрушился от звука.
       В этом местечке на набережной расположен самый успешный ресторан Бейрута. Демократичный во всех смыслах этого слова. Свободных мест здесь практически не бывает, особенно в выходные. Очень популярна открытая часть заведения, выходящая прямо на море. Столики стоят на каменных таррасах, расположенных на разных уровнях и огороженных небольшими заборчиками — чтобы не заливало водой. Так что можно сидеть, потягивая кальян, смотреть на луну, на разбросанный по холмам город, переливающийся огнями, на белые шапки волн. Если штормит, первый уровень террас пустует. Мы попытались сесть именно там, но официант Мухаммед сказал, что нельзя, потому что, если нас окатит волной, ресторан будет нести за это ответственность. "Ничего страшного! — уговариваем мы.— Только пустите!" Но официант непреклонен. Говорил он, кстати, по-французски. Английская речь здесь не особенно популярна. Мы поняли, что Мухаммед прав, только когда сели на самой высокой террасе, куда все равно долетали брызги.
       Покурить кальян стоит примерно $10, выпить кофе — $3, поужинать — от $20 до $40. Ужинают здесь, правда, в основном иностранцы. Местные только курят и пьют кофе. Компания покуривающих кальян девушек, одетых в платки и длинные халаты, из-под которых выглядывают обычные джинсы, смело разглядывает из-за соседнего столика моих спутников.
       — Война закончилась,— говорит Мухаммед, подкладывая углей в наш кальян.— Вы у нас первые гости после войны.
        Над ночным морем видны огни идущих на посадку самолетов. Блокада только что снята.
       
По стране мы путешествуем вместе с русскоговорящим ливанцем Асадом Дейя. Своим знанием языка этот молодой бизнесмен обязан русской жене. Русский, кстати, знают многие ливанцы — учились в России. Высшее образование в Ливане дороже, чем у нас, не говоря уже о Европе.
       Курортный сезон был в самом разгаре, когда началась война, рассказывает Асад по дороге на восток страны. За последние полгода в Ливане побывало около 460 тыс. иностранных туристов. Это при том, что за весь прошлый год их было всего 272 тыс. "В этом году был настоящий бум,— говорит Асад.— Ожидалось, что до конца года в Ливане побывает больше полутора миллионов туристов, а это как минимум около $2,5 млрд".
       Обычно отдыхать в Ливан приезжали богатые люди из арабских стран — ведь то, что запрещено у них, в Ливане разрешено. Здесь есть алкоголь, ночные клубы, казино. И вообще, здесь более легкие нравы. Именно из-за арабских туристов Ливан считается дорогим курортом и здесь весьма высокие цены в отелях. И еще на Ближнем Востоке съездить в Ливан — все равно как для европейца прокатиться в Париж. Молодого человека, хорошо закончившего школу или институт, родители поощряют поездкой в Бейрут. Но это было до войны, грустно добавляет Асад.
       Мы проезжаем долину Бекаа — солнечную провинцию, где растут элитные сорта винограда. Ливанское вино считается лучшим на Ближнем Востоке и экспортируется во Францию. В придорожном магазине бутылка красного 2004 года стоит $8, а в Москве такое и за $50 не купишь. Но сейчас визитная карточка Бекаа — не вино, а самый высокий мост на Ближнем Востоке: в него попала бомба, и все проезжающие считают своим долгом постоять на краю и посмотреть на дно ущелья.
       Древний Баальбек расположен совсем рядом с сирийской границей. Этому городу четыре тысячи лет. Здесь правили финикийцы, греки, персы. Когда-то он назывался Гелиополисом — Городом Солнца. Местный храмовый комплекс сохранился не хуже греческого Парфенона, но туристов здесь нет. "Каждое лето у нас тут было около 150 тыс. туристов,— говорит мэр города Мохсен аль-Джамаль.— В Ливане мягкое лето, и туристам из арабских стран это нравится".
       Я спрашиваю, какова сумма ущерба, причиненного городу в результате бомбежек. Мэр озадаченно на меня смотрит. "Вы знаете, сколько стоит дворец XVIII века, набитый антикварной мебелью? — спрашивает он.— Вот и я не знаю. У таких зданий цена — вопрос второстепенный. Они достояние всего человечества, они бесценны. К тому же это частная собственность. Многие богатые люди мира покупали в Баальбеке дворцы и приезжали сюда отдыхать. У этого города особая аура". Мэр рассказывает, что в Баальбеке разрушено более 300 жилых домов, из них около 20 — памятники истории и архитектуры. Как и все официальные лица страны, мэр считает, что Израиль начал войну не столько из-за "Хезболлы", сколько из-за конкуренции: на международном бизнес-поле Ливан занимает практически ту же нишу, что и Израиль. Это транзитная торговля, банковское дело, туризм, обработка ювелирных изделий и международный менеджмент, в котором ливанцы особенно сильны. "Именно поэтому они бомбили транспортные узлы, дороги, заводы, порты, аэропорты и древний Баальбек",— говорит мэр аль-Джамаль.
       Местный гид Халиль Абас радуется нашему приезду, словно ребенок. Он уже два месяца без работы. Семья Абаса живет в Париже. А он здесь остался. Без Баальбека, говорит, уже жить не сможет. "Куда бы я ни уехал, меня эти камни тянут обратно,— рассказывает Абас.— Когда бомбили город, надо было сидеть в подвалах. А я не мог усидеть — шел на свою террасу, оттуда старый город видно. Сижу, пью кофе, смотрю на Гелиополис. Слышу, что бомбят, что земля трясется, но вижу, что колонны эти стоят,— и радостно мне".
       
После Бейрута и Баальбека юг Ливана кажется более исламским и совсем не туристическим. Хотя, говорит Асад Дейя, в лучшие времена туристы бывали и здесь. Ведь весь южный берег реки Литании — это библейские места, древняя Галилея. Гостиница города Тира — настоящий восточный мини-дворец, расположенный на белоснежном пляже. Последние два месяца гостиница была забита иностранными журналистами, а на пляже высаживался международный миротворческий контингент. Наш коллега из международного фотоагентства, встреченный в Тире, так и описал свою долгую командировку в Ливан: "Утром выхожу на пляж — снимаю. Вечером — то же самое. Какое-то время снимать можно было только с пляжа. Тем более что во время бомбежек в сам Тир сложно было попасть".
       Мы проезжаем древнюю Сайду — столицу юга. Большой рыбацкий рынок закрыт на замок. На стенах крепости, построенной, по преданию, Александром Македонским, нет ни души. Не видно туристов и на великолепном песчаном пляже. И через несколько сотен метров я понимаю почему. Вся бухта покрыта какой-то белой пленкой, в воздухе стойкий запах мазута. "Там все умерло",— объясняет Асад, показывая на море. Приглядевшись, понимаю: белой вода показалась мне из-за большого количества мертвой рыбы. Экологическая катастрофа, поразившая Ливан,— пожалуй, одно из тяжелейших последствий войны. Недалеко от Сайды разбомбили электростанцию, в море вылилось около 400 тонн нефти. Теперь экологи всего мира разрабатывают планы по очистке ливанского средиземноморского побережья. Говорят, в туристическом Библосе уже работают норвежские специалисты с новейшим оборудованием. Сюда они пока не доехали. Впрочем, туристов здесь, на юге, и в лучшие времена было немного.
       — Юг — это территория "Хезболлы",— говорит Асад.— Приезжих здесь, конечно, никто не тронет, но здешний менталитет немного отличается от бейрутского. Если тут ты выйдешь на пляж в купальнике, соберется толпа зевак. Ислам здесь набирает обороты. Тут несколько многотысячных палестинских лагерей, они, конечно, подпортили нам имидж. Они не у себя на родине, им все равно, что тут будет после них. А ливанцы, даже те, кто придерживается строгих исламских традиций, не хотят, чтобы Ливан стал исламским государством. Для туризма это не очень хорошо.
       Асад известный человек в Ливане — он возглавляет ассоциацию "Россия--Ливан" и является совладельцем одной из местных туристических фирм. Российские туристы обычно едут в Ливан через него. Российские бизнесмены — тоже. В начале войны Дейя организовал вывоз более 300 семей русских из южных районов страны — с его помощью эти люди покинули Ливан.
       — Россияне, к сожалению, еще не распробовали Ливан как курорт,— говорит Асад.— А теперь нужен как минимум год, чтобы люди забыли о войне и заинтересовались этим направлением. Разрушено все — мосты, дороги. Многие мои знакомые бизнесмены берут восстановление транспортных узлов на себя. Кто-то говорит — я сделаю два моста. Кто-то готов сделать шесть.
       По подсчетам премьер-министра Ливана Фуада Сениоры, израильскими бомбами были разрушены около 60 мостов, десятки автомобильных дорог, целые жилые кварталы Бейрута, древнего Баальбека и других населенных пунктов на юге страны. Выведены из строя три аэропорта, частично пострадали морские порты Бейрута, Триполи и Джунии. По оценкам премьера, общий ущерб, причиненный экономике Ливана, составил около $10 млрд.