проект музей
Музей изобразительных искусств имени Пушкина открыл новый отдел — Галерею искусства XIX-XX веков Европы и Америки, в которую перенесено все искусство XIX-XX веков из коллекции музея. Этот проект уже вызвал скандал — по замыслу директора ГМИИ Ирины Антоновой в перспективе в эту новую галерею должны быть переданы некоторые экспонаты из Эрмитажа (подробнее см. вчерашний номер Ъ). Перед открытием осматривал галерею и размышлял над замыслом ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Сказать, что это было шоком,— значит ничего не сказать. Нет больше зала импрессионистов! Мне кажется, что каждый, кто ребенком бывал в ГМИИ, должен помнить то глубокое ощущение счастья, которое было, когда в первый раз увидел "Кувшинки" Клода Моне. И серию его "Соборов". И "Жанну Самари" Ренуара. И танцовщиц Дега. И так далее. И вот приходишь в ГМИИ, видишь все то же самое, а счастья нет. Потому что какое же это счастье, когда висят они не в высоких светлых мраморных залах Романа Ивановича Клейна, а в низких темных штукатурных залах МНИИПОКОСИЗ, построившего здание Музея личных коллекций? Они там прямо все притухли, импрессионисты, и если раньше мне казалось, что у нас самая лучшая коллекция импрессионистов в мире, то теперь я понимаю, что сильно преувеличивал.
Нет, дело не в том, что Дмитрий Буш или Андрей Боков, проектировавшие в начале 90-х годов здание Музея личных коллекций, где и открылся новый отдел, плохие архитекторы. Наоборот, они, как хорошие архитекторы, проектировали здание под конкретную функцию. Они выстроили огромную торжественную лестницу, напоминая о великой лестнице Музея Пушкина, а потом пристроили к ней маленькие комнатки для размещения коллекций, которые привез из Парижа Илья Зильберштейн. Камерность этих комнат должна была напоминать о том, что перед нами музей именно личных коллекций, торжественность лестницы указывать на то, что эти личные коллекции достойны ГМИИ. А теперь в эти комнатушки внесли Пикассо, Сезанна, Гогена, Матисса, Де Кирико, Ван Донгена — то есть самое-самое главное, и им там так тесно, так неуютно, что даже не знаешь, как с собой справиться. Ну нельзя же ведь выставлять автограф Пушкина в зале 30 на 30 метров? Он там потеряется! Нельзя и "Девочку на шаре" Пикассо выставлять на выгородке из гипсокартона в комнате шириной 4 метра. Девочка там еще помещается, но атлет — никак.
В общем, я стоял против соборов Моне и был в совершенно расстроенных чувствах, когда мимо меня прошла Ирина Александровна Антонова. "Вы жестокий человек, Ирина Александровна,— сказал я ей.— Вы лишили нас детства!" Она, надо сказать, спокойно к этому отнеслась. И жестко призвала меня к порядку. Потребовала, в общем-то, собраться и не раскисать. Нельзя, по ее мнению, путать личные детские воспоминания и интересы искусства. Площади музея существенно выросли. Если раньше показывали чуть больше 200 произведений, то теперь их 423. Ренуар, Сезанн, Пикассо, Матисс, Гоген, а также и Ренато Гуттузо получили собственные залы. Возник зал символизма и зал салонной живописи. Выставлены многие вещи из запасников, некоторые даже — перемещенные ценности, в том числе Гойя. Это надо спешить увидеть, потому что неизвестно, как что выйдет, возможно, придется отдавать. Что-то можно увидеть впервые, что-то уже видено, но здесь смотрится иначе.
Иногда жесткие и сухие слова отрезвляют лучше, чем слова утешения. Нет, ну действительно, открытие этой галереи — это грандиозная работа, потому что, по сути, создан новый музей западной живописи XIX-XX веков. И, конечно, замечательно, что теперь можно увидеть и салонную живопись XIX века, и назарейцев, и символистов, которые раньше были в большей степени спрятаны в запасники. Вообще, какой другой музей сегодня в России идет на такую революцию? Только Эрмитаж, и там, кстати, в крошечных комнатках Генерального штаба живопись смотрится еще хуже. А кроме них — только западные музеи, как Лувр и Тейт. Кстати, в новой Тейт пространства даже хуже, чем в Эрмитаже, там это вообще складские пространства. И можно ли против этой большой работы авторитетнейшего музея страны выставлять свои личные чувства?
Вероятно, нет. Вероятно, надо действительно взять себя в руки и проанализировать новую экспозицию с точки зрения того западного стандарта, в русле которого сегодня развивается ГМИИ. В этой логике Ирина Антонова все делает правильно. Странно сочетать в одном здании учебные слепки с произведений античности и шедевры живописи ХХ века — а в старом ГМИИ все было именно так. Если ГМИИ не расширяется, то вокруг него развивается музейный квартал из галерей Ильи Глазунова и Александра Шилова, а задача музея — это распространение подлинного художественного вкуса. Наконец, преступно держать в запасниках живопись Ренессанса, барокко, классицизма, античные вещи, а до сего момента их выставлять было негде. И если уж выносить из ГМИИ какую-то часть коллекции, то естественно это делать с XIX-XX веками, которые образуют отдельный замкнутый период.
Вероятно, так же поступил бы любой квалифицированный западный музейный менеджер. Правда, этот менеджер не допустил бы нескольких странных проколов. Во-первых, если уж делаешь постоянную экспозицию, то надо осуществлять какой-то выбор. Если у тебя зал Матисса, то нельзя, чтобы был он и еще маленький хвостик Матисса в другом зале — это смешно. Надо все-таки соблюдать табель о рангах, и если у тебя персональные залы Сезанна и Матисса, то тогда о зале Ренато Гуттузо стоит забыть. В здании очень странная раскраска стен — иногда они отчаянно не подходят к живописи. Чего стоят соборы Клода Моне на желтом фоне! Импрессионизм нельзя вешать на желтые стены, это все же цвет не музея, а казенного присутствия, а Жанна Самари — не портрет Ленина. Странная ситуация со светом. Сделано очень качественное искусственное освещение, по высшим европейским стандартам, но при этом оставлены открытыми окна. Сочетание искусственного и дневного света убивает любую живопись. Вообще, для создания экспозиций такого уровня принято приглашать дизайнеров, а здесь этого не случилось. Странно, что ГМИИ в таком вопросе позволяет себе самодеятельность — как-то это не солидно для такого музея.
Вот и в размышлении обо всем этом я вдруг понял, что это все мне напоминает. Временную выставку. Не постоянную экспозицию, а именно временную выставку. Ну, неприспособленное помещение, свет не тот, цвет не тот, пропорции не те, но живопись-то великолепная, можно и потерпеть. И вот эта временность и является, по-моему, лейтмотивом экспозиции.
Конечно, Ирина Александровна Антонова — музейный менеджер высочайшего европейского уровня, только и для нее, по-моему, важнее личные детские воспоминания. А она впервые увидела эту живопись не в зале импрессионистов ГМИИ, который сама же и делала, а в Музее новейших течений западной живописи, музее, созданном когда-то из коллекций Щукина и Морозова и закрытом в 1948 году, который она теперь пытается воссоздать (см. интервью с Ириной Антоновой во вчерашнем Ъ). И эта экспозиция для нее только шаг на пути к другой экспозиции. Так она к ней и относится. Не привиселись картины — так и не надо. Нет такой задачи.
Коллеги-музейщики и коллеги-критики плохо отнеслись к инициативе госпожи Антоновой воссоздать в Москве коллекции Щукина и Морозова (см. интервью с директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским во вчерашнем Ъ). Вероятно, из этого ничего не выйдет. Но я хочу сказать, что тут произошла какая-то подмена понятий. Вместо вопроса о воссоздании немедленно встал вопрос о желании ГМИИ оттяпать что-то от Эрмитажа, как будто господа Пиотровский и Антонова — частные коллекционеры и одна на другого наехала. И тут же возникло: а пусть ГМИИ отдаст Эрмитажу то, что забрали у него в 1924 году, пусть она ему то, он ей се — словом, базар. Будто они акции делят. А тут очень простой вопрос: было культурное достояние, коллекции Морозова и Щукина, и оно уничтожено. Эрмитаж не был разрушен, когда часть произведений из него отдали в ГМИИ, а тут вот именно что уничтожили. Это не базарный вопрос, и, на мой взгляд, госпожа Антонова по сути-то права — можно и нужно восстанавливать. Тут одна проблема — что может обидеться господин Пиотровский. Это очень серьезный вопрос, но он несколько иного уровня. И пока эта проблема будет стоять, коллекция живописи Европы и Америки в ГМИИ будет выглядеть так, как она выглядит сегодня.