Событие недели — "Леопард" (Il Gattopardo, 1963) — аристократическое, надменное, величественное кино, которое хочется сравнивать с ренессансными и барочными дворцами и замками, но никак не с другими фильмами: такое мог снимать только Лукино Висконти, потомок старинного рода, герцог, гей, коммунист (14 июля, "Первый канал", 2.00 *****). Он не имитирует жизнь сицилийской аристократии 60-х годов, времен победного шествия по Италии "краснорубашечников" Гарибальди, объединения Италии. Он проживает ее на экране заново. С великолепным презрением к терпению зрителей он длит сцены уличных боев гражданской войны или бала, кульминации фильма, едва ли не столько, сколько длятся они в реальности. Граф Салина (Берт Ланкастер) застегивает непослушную пуговицу столько же времени, сколько он делал бы это в жизни: зрителям остается или беситься от нетерпения, или смириться с чувством времени, которое утверждает Висконти. Можно сказать, что этот, как и многие другие фильмы Висконти, посвящен "гибели богов": капитуляции, добровольному или насильственному уходу старинной аристократии, не понимающей и не принимающей новые правила игры, навязанные денежными мешками, парламентскими демагогами, а то и красавцами-штурмовиками. В таком случае "Леопард" воспринимается как музейный раритет, прекрасная, но старомодная конструкция. Но можно пересмотреть "Леопарда" непредвзятым, свежим взглядом. И тогда окажется, что самое, казалось бы, пассеистское кино Висконти, по сути своей, кино политическое. Оно говорит об Италии да и обо всей реальности новейшего времени в гораздо большей степени, чем об Италии времен Гарибальди и короля Виктора-Эммануила. Салина — философ, стоик, вольнодумец. Он прекрасно знает, что времена неумолимо меняются и люди меняются вместе с ними, но сам не желает меняться, подстраиваясь под капризы эпохи. Он осаживает священника, который намекает, что неплохо бы покаяться за любовную связь с "грешницей", но по симпатии или по привычке постоянно держит его при себе. Он даже снабжает деньгами племянника Танкреда (Ален Делон), связавшегося с карбонариями, ушедшего в революционные отряды, чтобы, вернувшись победителем, красоваться перед барышнями с черной повязкой, закрывающей раненый, вроде бы, глаз. Он соглашается принять в своем доме мэра и его разбитную дочь Анжелику (Клаудиа Кардинале) и даже, зажимая нос платком, исполнить новый, дикий для него ритуал — отправиться на избирательный участок и проголосовать: в Италии теперь конституционная монархия. Но градус цинизма, воцарившегося после победы революции, зашкаливает. Салина ни с кем не спорит. Он просто наблюдает, как вчерашние революционеры братаются со вчерашними охранителями. Как они хором радуются, что картечь правительственных войск изрядно сократила ряды быдла, сражавшегося под их началом. Салина разве что может отказаться от сделанного ему предложения стать сенатором. И избегая светской суеты, смотреть на звезды в ночь бесконечного бала, посвященного помолвке Танкреда и Анжелики, зная, что ночь эта будет последней в его жизни. Во всяком случае, предчувствие неминуемой смерти возникает у зрителей, хотя Висконти избегает говорить что бы то ни было открытым текстом. Достойный образец современного исторического кино — "Капитан Конан" (Capitaine Conan, 1996) Бертрана Тавернье (15 июля, "Первый канал", 3.20 ***). Фильм, снятый в казарменной или окопной эстетике, посвящен, выражаясь языком советской эпохи, штрафникам. Осенью 1918 года на балканском фронте блистает искусством грязной работы, ножевых рукопашных и зачисток вражеских траншей подразделение капитана Конана, сформированное из солдат, осужденных военными трибуналами и получивших право "искупить кровью". Головорезы Конана презирают военную иерархию, белоручек-офицеров, те отвечают им взаимностью. Но именно этот сброд выигрывает войну. Впрочем, окончание военных действий 11 ноября 1918 года для них ни в коем случае не оказывается торжественным событием: праздник портят ливень и понос. Переведенные в Бухарест, громилы Конана продолжают бесчинствовать, но правила лицемерной игры поменялись: теперь им всем светит трибунал за то, на что еще вчера начальство смотрело сквозь пальцы. Хорошо еще, что возник новый, страшный зверь "большевизм" и что проклятых солдат можно бросить умирать в рукопашных схватках с "красными" в дунайских плавнях. "Санкция Эйгера" (The Eiger Sanction, 1975) — один из самых циничных и брезгливых по отношению к реальности фильмов Клинта Иствуда, явно восходящий к великому "Секретному агенту" (1936) Альфреда Хичкока (14 июля, "Россия", 3.35 ****). Хемлок, эстет-коллекционер и профессор-искусствовед, подрабатывает киллером на содержании ЦРУ. Очередной заказ: расправиться с двумя персонажами, обокравшими спецслужбу. С первой жертвой проблем не возникает. О втором приговоренном известно лишь то, что он хромает и участвует в восхождении на гору Эйгер в швейцарских Альпах. Хемлок присоединятся к альпинистам. В финале: гора трупов, разочарование в дружбе, последней и единственной ценности в жизни Хемлока, и гротескные поздравления от шефов ЦРУ за убийства, которые герой не совершал. В эпоху ремейков дешевых фильмов ужасов 70-х годов приятно пересмотреть и оригинальную версию "Тумана" (Fog, 1978) Джона Карпентера (16 июля, "Первый канал", 3.00 ****). Практически никаких спецэффектов. Не считать же таковыми туманное марево, накрывающее прибрежный городок, да тянущиеся из него истлевшие руки прокаженных, которых обыватели ограбили и погубили 100 лет назад, за что несут теперь безжалостную кару.