Эвакуационный пунктик

Эвакуационный пунктик

        65 лет назад, в июне--июле 1941 года, в Москве был создан Совет по эвакуации при Совнаркоме СССР. Проведенную им работу принято считать уникальным случаем перемещения на восток страны сотен предприятий и миллионов людей. Однако во время первой мировой войны в России также проводилась эвакуация фабрик, заводов и мастерских из западных и северо-западных прифронтовых губерний. А количество эвакуированных в 1914-1916 годах лишь немногим отличалось от того, что было в 1941 году. Правда, практически никаких уроков из горького опыта первой русской эвакуации извлечено не было.

До 1914 года слово "эвакуация" имело одно-единственное значение. Так именовали вывоз раненых в тыл армии, а затем в еще более удаленные от линии фронта госпитали и лазареты. Называть так бегство мирного населения от вражеских войск, а тем более вывоз целых заводов ни филологам, ни военным теоретикам в голову не приходило. Прежде всего потому, что уход населения от наступающего противника был именно бегством — и ничем другим. Иногда людей подгонял страх, иногда уходили воины собственной армии — полководцы не без основания считали, что на обезлюдевшей, а еще лучше на выжженной земле вражеские солдаты будут испытывать голод и холод и потому хуже воевать.
       Крупнейшим бегством населения в XIX веке считался исход мусульман из занимаемых русскими войсками во время войны 1877-1878 годов провинций Оттоманской империи. Правда, боялись турки главным образом не русских войск, а болгар, греков и прочих христианских подданных турецкого султана, которые, освободившись от его власти, могли выместить многовековые обиды на соседях-мусульманах. Но и этот исход не имел ничего общего со спланированными эвакуациями позднейших времен.
       Стихийным оставался уход населения подальше от мест боев и в начале первой мировой войны. Главной движущей силой, заставлявшей сниматься с мест сотни тысяч людей, как обычно, был страх. Французы слишком хорошо помнили события франко-прусской войны 1870-1871 годов — насилие, грабежи и разрушение немцами не имеющих отношения к войне объектов. И потому при приближении германских войск в 1914 году нередко снимались с обжитых мест целыми селами и городками, пытаясь увезти с собой весь скарб и домашнюю живность.
       В России над ними слегка иронизировали и считали, что граждане союзной державы преувеличивают опасность, исходящую от представителей одной из самых цивилизованных наций мира. Русские также считали эксцессы, имевшие место в прошлом, обычными издержками войны. Однако достаточно скоро оказалось, что страх французов был не так уж сильно преувеличен. Немецкие зверства на оккупированных территориях начались вновь, а все, что французы не успели увезти, рассматривалось в качестве трофея. В том числе и мирное население.
       "С введением всеобщей воинской повинности,— писал русский военный теоретик А. А. Свечин,— при том напряжении, которого достигла война в 1914-1918 годах, приходилось рассматривать все взрослое трудоспособное население неприятельской страны как элемент неприятельской силы, брать его на учет при оккупации и при эвакуации страны приравнивать его к военнопленным и уводить с собой. Так поступали немцы во Франции в мировую войну. В покидаемых ими районах они оставляли только лишние рты, но не рабочие руки. Русские упустили это сделать в Восточной Пруссии".
       Сами немцы столь же панически боялись русских, вступивших в 1914 году в Восточную Пруссию. И столь же быстро собрались в глубь рейха со всеми чадами, домочадцами и скарбом. "В августе 1914 года,— констатировал профессор Свечин,— волна 800 000 немцев-беженцев, вызванная нашествием русских в немногие уезды Восточной Пруссии, сильно затруднила маневрирование германских войск. Тогда как 400 000 беженцев с их скарбом, повозками и скотом загромождали восточнопрусские дороги, 400 000 беженцев переправились уже за Вислу; голова их прибыла в Берлин, запрудила вокзалы и производила самое тяжелое впечатление. Если бы наступление русских еще немного развилось, поток беженцев угрожал бы сокрушить всю немецкую организованность и сделать Германию беззащитной".
       Однако русские армии не смогли воспользоваться открывавшейся возможностью и вскоре были отброшены назад. Считанные недели спустя пришлось думать уже об эвакуации российских подданных, фабрик и мастерских в глубь империи. И, как водится, русские нашли в деле спасения трудящейся силы и средств производства свой, исключительно русский путь.
       
То, что делали русские военные и гражданские власти, приводило стратегов и аналитиков по другую сторону фронта в изумление. Немцы совершенно не могли понять, зачем противник высылает из прифронтовых районов еврейское население.
       "Уже в 1914 году,— писал, подводя итоги войны, немецкий экономист Р. Клаус,— военные власти выслали часть еврейского населения из западной Польши: в феврале 1915-го в одной Варшаве насчитывалось 40 000 евреев, высланных из Жирардова, Сохачева и прочих мест; они должны были в несколько часов покинуть свои жилища и могли взять с собой лишь кое-что из имущества... Среди беженцев царила невероятная нужда. Волна беженцев представляла опасность для всей страны, так как они несли с собой заразу и болезни, которые получали широкое распространение при подобном переселении народов и при тех антисанитарных условиях, в котором оно происходило".
       Немцы были бы изумлены куда больше, если бы узнали о том, что стало толчком для принятия решения о высылке евреев. Генерал П. Г. Курлов, служивший в то время генерал-губернатором прибалтийских губерний, вспоминал о том, что рассказали ему в ставке о причинах, побудивших главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича распорядиться о депортации евреев: "Основанием распоряжения о поголовном выселении евреев послужило истребление германцами небольшого нашего отряда вблизи Шавлей: они настигли отряд врасплох, что и было отнесено на счет шпионажа со стороны евреев. На мое замечание, что я понял бы самые крутые меры на месте, но не могу себе представить, почему этот случай должен ложиться незаслуженной тягостью на ни в чем не повинное еврейское население целой губернии,— генерал Янушкевич, ссылаясь на крайнее раздражение великого князя происшедшим и моими повторными телеграммами, не взял на себя труда нового доклада верховному главнокомандующему".
       Несуразность распоряжения была очевидна даже для переполненного верноподданническими чувствами генерала Курлова: "Курляндская губерния входила в черту еврейской оседлости. Снабжение госпиталей и других военных учреждений, а равно и вся торговля были в руках евреев. В местных лазаретах работало значительное количество еврейских врачей. Поголовное выселение вызывало приостановку жизни в губернии, и все члены комиссии единогласно против него восстали. Обо всем вышеизложенном я донес на ставку, присовокупив, что массовое выселение невозможно к тому же и за недостаточностью вагонов, а потому я ходатайствовал производить эвакуацию постепенно, оставляя тех, пребывание которых я считал бы необходимым для дела. В ответ я получил подтверждение о неуклонном исполнении отданного приказания под страхом строжайшей ответственности".
       И все же самые печальные последствия эта насильственная эвакуация имела для промышленности западных губерний. Немалое число предприятий остановилось из-за отсутствия рабочих рук, ведь подавляющее большинство работающих на них составляли евреи. Так что решение об эвакуации опустевших фабрик и мастерских выглядело вполне логичным. Вот только исполнялось оно с учетом интересов предпринимателей-патриотов.
       В 1915 году они объединили свои усилия по мобилизации частной промышленности на общегосударственное дело защиты Родины и создали военно-промышленные комитеты (ВПК). И именно под присмотром ВПК началась эвакуация промышленности западных губерний. На словах, как водится, все выглядело замечательно. Председатель эвакуационного отдела Московского ВПК И. И. Оловянишников писал: "В длинном ряду изменений и нарушений, внесенных мировой войной в течение государственного и народного хозяйства, одним из явлений, на разрешение которого обращено внимание Правительства, является эвакуация из угрожаемых военными действиями местностей промышленных предприятий, учреждений и имуществ. Однообразие потребностей воюющих сторон само указывает, какого рода имущества подлежат эвакуации: все, что работает на оборону государства непосредственно, что может быть использовано или приспособлено для этой работы, не должно попасть в руки врага и усиливать способность его к сопротивлению. В экстренных случаях такое имущество уничтожается, при предвидении возможности наступления обстоятельств имущество заблаговременно вывозится из угрожаемых местностей. Вывозом имущества достигается одна цель — врагу не достается то, что очень пригодилось бы ему; но эта мера предохранительная, пассивного, так сказать, свойства; еще будет больше достигнуто, если эвакуированное промышленное предприятие, восстановленное в безопасном месте, сможет возобновить свою работу на нужды обороны государства. Отсюда неразрывная связь, при целесообразности и планомерности действий, между эвакуацией и восстановлением эвакуированных предприятий".
       Вывезти предприятия из привислянских губерний, как именовалась тогда русская часть Польши, не представляло особенного труда. Несмотря на небольшую пропускную способность железных дорог, на маршрутах к фронту с первых же дней войны сохранялось полноценное движение. Правда, достигалось это за счет почти полного отказа от движения пассажирских поездов и перевозки грузов частных лиц и фирм. Так что эвакуировать польские фабрики дорогам было вполне по силам. Но, как оказалось, не это было главной целью ВПК. Часть предприятий вывозить и не собирались, а к уничтожению приговорили отнюдь не те предприятия, вывезти которые было невозможно, а фабрики, издавна конкурировавшие с производствами в центральных губерниях.
       "Прежде чем было приступлено к планомерному переводу польской промышленности,— писал Клаус,— войска при отступлении сожгли дотла ряд крупных фабрик для того, чтобы они не достались немцам. Так, 17 июля 1915 года была сожжена известная жирардовская мануфактура, одно из крупнейших текстильных предприятий Польши, в котором до войны работало до 9 тыс. рабочих. Польские мануфактуристы утверждали, что великорусская текстильная промышленность не без удовольствия взирала на уничтожение польской конкуренции и что в связи с этим русскими были произведены чрезмерные разрушения".
       Однако и с вывезенными предприятиями возникла небезынтересная коллизия. "Белосток,— писал председатель Центрального ВПК А. И. Гучков,— являясь средоточием краевой промышленности, представляет собой крупный экономический центр Северо-Западного края; в Белостоке, по сообщению представителей Белостокского отдела Северо-Западного военно-промышленного комитета, насчитывается 214 прядильных составов, 2326 прядильных станков, 18 составов ваты, 46 трикотажных составов, 4 механических завода. Население Белостока, Вильны, Двинска и других находящихся в угрожаемом неприятелем состоянии городов Северо-Западного края по преимуществу еврейское; евреям принадлежит около 95% предприятий; евреи же составляют значительную часть фабричных рабочих и служащих, а также ремесленников".
       Но фабрики и мастерские, принадлежавшие евреям, нередко вывозились в губернии, не входившие в черту оседлости, где евреям жить запрещалось. Так что собственники легко, а главное — совершенно законно отделялись от своего имущества. И принадлежавшее им оборудование начинало работать на благо обороны и предпринимателей, чей патриотизм не ставился правительством под сомнение, а права не ограничивались законами Российской империи.
       Формально ВПК оставались чисты. Ведь именно они просили за еврейских предпринимателей и рабочих. "Всероссийский съезд представителей военно-промышленных комитетов,— писал в Генеральный штаб тот же Гучков,— озабоченный возможно более успешной эвакуацией промышленных заведений из угрожаемых неприятелем городов, а также облегчением пользования во внутренних губерниях труда беженцев и эвакуируемых еврейских рабочих и ремесленников, признал настоятельно необходимым и при настоящих условиях неотложным предоставление евреям — владельцам эвакуируемых предприятий, лицам технического персонала, рабочим, ремесленникам и их семьям — права повсеместного жительства в империи".
       Но вряд ли у кого-либо были сомнения в том, что правительство не пойдет на отмену законов, ограничивающих права евреев. Так что передел еврейской собственности лишь подогрел аппетит крупных российских предпринимателей. Ведь в угрожаемом положении мог оказаться наиболее лакомый промышленный центр страны — Рига.
       
"Если поголовное выселение жителей из угрожаемых неприятелем местностей,— вспоминал генерал Курлов,— отрицательно отразилось на государственной жизни России, то неизмеримо больший вред принесли эвакуации заводов и промышленных предприятий, в которых военно-промышленные комитеты проявили громадную, но отнюдь не плодотворную деятельность...
       Я приказал составить список заводов и фабрик города Риги, его уезда и Курляндской губернии, количество подлежавшего вывозу имущества и необходимых для этой цели вагонов. Число последних оказалось настолько значительным, что для осуществления эвакуации потребовалось бы времени более полугода, почему я предполагал в случае надобности эвакуировать только заводы, работавшие на оборону. Эти данные я обсудил в особой комиссии с участием представителей промышленности и в тот же вечер выехал в город Седлец, где находились генералы Алексеев и Данилов, для личного им доклада. Главный начальник снабжений всецело разделил мой взгляд, с которым согласился и главнокомандующий".
       Однако решения принимались не на фронте, а в столице, куда Курлова вызвали на совещание. "Прежде всего я огласил цифровые данные, доложенные мной в Седлеце, а затем высказался категорически против эвакуации ввиду промышленного значения Риги для всей Империи, считая, что этот город надо защищать во что бы то ни стало, а в случае крайней необходимости прибегнуть к взрыву, и прибавил, что с моим мнением о трудности эвакуации Риги согласны главнокомандующий фронтом и главный начальник снабжений. Генерал Беляев энергично настаивал на немедленной эвакуации, причем проявил полное незнакомство с заводским делом, утверждая, что Русско-Балтийский вагонный завод может быть восстановлен в другой местности через месяц, между тем как полное восстановление его не могло бы осуществиться и в течение года".
       Несмотря на все возражения Курлова и других, решение об эвакуации Риги было принято. Вывоз рижских фабрик, заводов и мастерских преследовал две цели. Во-первых, чтобы ценнейшее оборудование не досталось врагу. А во-вторых, чтобы дегерманизировать права владения этими предприятиями, поскольку большинство из них принадлежало рижским немцам. Фактически отработанную на евреях схему отъема собственности решили перенести на более ценные промышленные объекты.
       Об этом прямо писал генерал Курлов: "Одновременно со мной в Ригу прибыли и обещанные представители отдельных управлений военного министерства, а также инженер Шуберский — от управления военных сообщений ставки верховного главнокомандующего. Заседание состоялось в тот же день, и названный инженер заявил, что ставка может дать сто вагонов в день. В дальнейшем выяснилось, что остальные прибывшие чины оказались не членами постоянной эвакуационной комиссии, а только временно командированными, чтобы определить, какие станки рижских заводов необходимы их управлениям. В течение дня прибыли член военно-промышленного комитета князь Бебутов и целый ряд заводчиков центральной России, предъявивших мне требования о тех же станках, так как их предприятия работали на военную оборону. В вечернем заседании крайне характерны были взаимные препирательства между этими лицами, доходившие до острых столкновений, так что получалось странное впечатление о каком-то разграблении рижской промышленности. Был выработан план использования обещанных нам ежедневно ста вагонов сообразно заявлениям промышленников о количестве подлежащего вывозу имущества".
       Понятно, что к реальности этот план имел весьма малое отношение. И весь процесс уничтожения рижского промышленного района принес немало радости немцам. "Перенос предприятий из одного места в другое,— констатировал Р. Клаус,— сам по себе и в мирное время представляет чрезвычайно трудную задачу, связанную с большими потерями. Целый ряд построек, как, например, фабричные здания, колодцы, железнодорожные ветки и т. п., вообще нельзя перенести, и все затраты на них вовсе пропадают. Промышленные предприятия, за малыми исключениями, возникают на тех или других местах не случайно, а благодаря определенным условиям: или вследствие близости сырья, или вследствие обилия и дешевизны рабочих рук, или вследствие удобства транспорта. Все эти преимущества в случае переноса предприятий не по экономическим соображениям не имеются обычно на тех новых местах, куда они переносятся. Если та или другая отрасль промышленности уже долгое время находится в определенном месте, среди населения развиваются навыки к этой именно работе; при переносе же предприятия только часть рабочих следует за предприятием, и оно теряет, таким образом, хорошую рабочую силу. На время самого переноса предприятие закрыто, и производство его прекращается. Съемка и упаковка машин требует особенной тщательности для того, чтобы ничего не было испорчено или потеряно: ведь вследствие нехватки небольшой какой-либо части вся машина может быть осуждена на бездействие.
       Для эвакуации промышленных предприятий из сев.-западной области времени было больше, чем для эвакуации польской промышленности; все же во время войны, при расстройстве железнодорожного транспорта, при недостатке обученных рабочих это представлялось чрезвычайно трудной задачей, которая лишь в незначительной части могла быть успешно проведена.
       По одному сообщению 1915 года, из северо-западной области было эвакуировано несколько сот предприятий, из которых в январе 1916 года только немногие были пущены в ход, да и из этих некоторые только временно для обработки имеющихся запасов полуфабрикатов. При той спешке, с которой производилась съемка машин, многое было сломано; в Риге фабрики получили приказ погрузить оборудование в течение 14 дней, и съемку машин приходилось поэтому производить путем сверхурочных и ночных работ. Запасные части к машинам часто вообще невозможно было достать, так как они получались из-за границы. Более старые машины, которые могли бы еще на прежнем месте работать, при съемке приходили в негодность.
       При огромной спешной потребности в вагонах под эвакуируемые грузы многие железнодорожные служащие использовали в личных целях сложившиеся обстоятельства и предоставляли вагоны только тем предприятиям, которые давали им крупные взятки. Благодаря длинным расстояниям и общему недостатку вагонов на русских железных дорогах часто случалось, что вагоны с частями эвакуируемых фабрик разгружались в пути, еще до прибытия на место назначения, так как срочно требовались вагоны под военные перевозки. Если нельзя было установить станцию назначения и принадлежность грузов, их часто разгружали на путях, где машины ржавели под открытым небом. Часть уже подготовленных к эвакуации предприятий осталась вследствие недостатка вагонов в разобранном виде в Риге. Значительная часть вагонов не достигала места своего назначения, так как вагоны засылались на разные станции и прибывали без накладных; много вагонов путешествовало таким образом очень долго в разных направлениях. При открытии некоторых вагонов выяснялось, что приказ об эвакуации часто был понят неправильно. Так, в вагонах с эвакуируемым грузом, вскрытых на одной из станций Владикавказской ж. д., был найден кирпич, который пропутешествовал до 2000 километров. На станциях этой же дороги, вблизи от Бакинских нефтяных источников, были обнаружены цистерны с галицийской нефтью.
       В одном из заседаний центрального военно-промышленного комитета было констатировано, что эвакуация была проведена чрезвычайно беспорядочно, вследствие чего восстановление эвакуированных предприятий значительно затруднено, а отчасти даже невозможно. На путях находится до 80 тысяч вагонов с грузами эвакуированных предприятий, большая часть этих вагонов находится далеко от станций их назначения, различные части одних и тех машин были выгружены на различных станциях.
       В Москве было учреждено центральное бюро по розыску эвакуированных грузов, которое ведало сбором сведений об эвакуированных грузах и давало справки о них".
       И это отнюдь не было вражеской пропагандой или злословьем бывшего врага. Практически то же писал и генерал Курлов: "В общем, несмотря на проявленную энергию, эвакуация производилась недостаточно планомерно. Казалось, что занятие Риги германцами должно последовать через несколько дней. Станки разных заводов смешивались, а памятник Императору Петру I, отправленный морем, был потоплен. Таким образом, нарушенная промышленная жизнь торгового центра, обнимавшего около трети промышленности всей России, совершенно разорила Ригу, отозвалась на всем экономическом положении государства почти за два года до занятия этого города германцами. Внутри Империи эти заводы вопреки утверждению генерала Беляева в совещании восстановлены не были, и часть станков совершенно пропала и даже была выброшена из вагонов. Между тем один Русско-Балтийский вагоностроительный завод мог выпускать в неделю до 300 вагонов, что имело особое значение ввиду последовавшего уже к этому времени расстройства транспорта".
       Печальные итоги эвакуации Риги подтверждают и выпускавшиеся в 1916-1917 годах в России справочники с указанием местонахождения вывезенных из западных и северо-западных губерний предприятий и учреждений. Если верить им, то некоторые фабрики, эвакуированные из Риги, оказались на складах в российской глубинке, в помещениях аптек или других не вполне подходящих зданиях, либо значились находящимися сразу в нескольких городах. Нередко данные о месте их пребывания отсутствовали вовсе.
       Но даже вывезенные организованно и сумевшие погрузить все станки заводы ожидала печальная участь. Довольно часто случалось, что их перевозили с места на место не один раз. Каждый переезд, как правило, сопровождался все новыми и новыми потерями ценнейшего оборудования и персонала. Да и у тех, кто оставался на месте, дела шли не лучшим образом. К примеру, генерал Курлов очень гордился своим участием в организации вывоза из Риги оптических заводов, аналога которым в России не было. Он считал, что они вот-вот начнут производство остродефицитных прицелов и панорам для фронта. Но один из них — филиал крупнейшей и известнейшей немецкой фирмы "Герц", перевезенный в Петроград, так и не начал работать на полную мощность. Уже при большевиках, когда в 1918 году его собрались эвакуировать еще дальше — в Нижний Новгород, его рабочие бежали в родную Ригу, архивы и документация бесследно исчезли, оборудование было разворовано, и в 1925 году его признали ликвидированным.
       Однако самым печальным результатом эвакуации оказались все-таки беженцы. Ими занимались бесчисленные благотворительные организации, но эффект от их помощи был минимальным. Никаких частных пожертвований не могло хватить, чтобы прокормить три-четыре миллиона человек. И не без оснований после революции считали, что именно необходимость кормить беженцев подорвала систему продовольственного снабжения городов. А готовность беженцев работать за минимальные деньги привела к резкому снижению заработков рабочих, росту недовольства и революционных настроений.
       Подводя итоги войны, профессор Свечин в 1925 году писал: "К экономической эвакуации надо подходить чрезвычайно осторожно, дабы не вызвать панического беженского движения. Она требует внимательной и вдумчивой подготовки, дабы не забить без нужды и так хромающий во время войны транспорт и не сгноить на пути ценных грузов".
       Призыв видного военного теоретика к 1941 году оказался прочно забыт. При эвакуации во время новой войны по-прежнему терялись и портились грузы, люди зимовали под открытым небом или в холодных вагонах, а железные дороги были забиты составами.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ