Сам себе донор
В Уфе ребенку впервые пересадили собственный костный мозг
В самом конце июля в Центре детской онкологии и гематологии при Республиканской детской клинической больнице (РДКБ) в Уфе была проведена первая в Башкортостане трансплантация костного мозга (ТКМ). Десятилетней девочке с онкологией пересадили ее же клетки, до этого взятые из крови и особым образом замороженные. В этой истории важно все: и место, и то, что впервые, и то, что клетки — свои собственные.
Алексей Каменский
Фото: Юлия Кауль
Алексей Каменский
Фото: Юлия Кауль
У нас на этой неделе тематическая страница Русфонда — про лейкозы и трансплантацию костного мозга. Большая история — про Никиту Горбунова. У него острый лейкоз, рак крови, спасти может дорогой препарат. Но даже самые лучшие лекарства не всегда справляются с этой тяжелейшей болезнью. И на помощь приходит трансплантация донорского костного мозга. Это операция последней надежды, тяжелая и опасная. Но если мозг приживется, пациент будет здоров. И позже может даже познакомиться со своим спасителем. Ниже — репортаж про такую встречу.
Операция в уфимской РДКБ показывает нам трансплантацию с другой стороны — это история про пути развития медицины. У десятилетней Алисы, которой сделали ТКМ в Уфе, донора не было. Но вовсе не потому, что его не удалось найти. Попробую коротко объяснить. Костный мозг — родоначальник множества видов клеток крови и иммунной системы. Все они рождаются из стволовых кроветворных клеток, живущих в наших костях. Производственный процесс идет без остановки всю нашу жизнь, но может нарушиться. При лейкозах сбой происходит на уровне стволовых клеток и их ближайших потомков. А у Алисы болезнь не поражает костный мозг, его основа — стволовые клетки,— можно сказать, здорова. Эти стволовые клетки извлекли и заморозили. Затем провели Алисе химиотерапию, чтобы убить больные раковые клетки. А после лечения костный мозг ей ввели обратно. Такая трансплантация называется аутологичная, а ТКМ от донора — аллогенная.
Бессмысленно говорить, что какая-то из них лучше или эффективнее другой — они просто от разных болезней. Но точно можно сказать, что аллогенная намного сложнее. Притом что и собственные кроветворные клетки научиться пересаживать очень непросто. Башкортостан шел к этому давно. Онкогематологическое отделение на 45 коек при РДКБ было и раньше, но ТКМ там никогда не проводилась. По совету коллег из московского НМИЦ детской гематологии онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева Руководство Башкортостана решило не улучшать старое отделение, а построить вместо него новый центр. Его сдали в эксплуатацию в феврале 2024 года. В нем 92 койки, шесть из которых для ТКМ.
Со временем это позволит делать 30–40 ТКМ в год, говорит заведующий центром Рустем Байрамгулов. Притом что потребность Башкортостана 20 аутологичных трансплантаций и десять аллогенных (речь о пациентах до 18 лет). Однако выход на полную мощность — долгий процесс. В этом году центр сделает всего три аутологичные ТКМ, в следующем — десять. «Аутотрансплантация проще в исполнении, вероятность развития осложнений меньше, для новых центров отработка технологии закономерно должна начинаться именно с нее»,— объясняет Байрамгулов. Ведь собственный костный мозг, в отличие от донорского, не вызывает иммунных реакций.
Некоторые центры останавливаются на аутотрансплантациях. В Европе из 700 с небольшим центров только 500 делают оба вида ТКМ. В России полтора десятка центров делают оба вида ТКМ (лишь несколько — детям). Данных по центрам, где освоили только аутологичную ТКМ, я не нашел — в последние годы, говорят врачи, их открывается довольно много. Но к аллогенной трансплантации они идут годами. Центр в Уфе собирается начать вводить аллогенные ТКМ уже в 2025 году. Для этого не нужно какое-то дополнительное оборудование, только опыт врачей, говорит Байрамгулов.
Дети с тяжелыми заболеваниями смогут лечиться ближе к дому — так удобнее. Важно и увеличение общей мощности трансплантационных центров за счет Башкортостана: в России не хватает не только доноров костного мозга (мы много об этом писали), но и трансплантационных центров. В Европе один центр на 1,5 млн человек, у нас — на 9 млн.