МНЕНИЕ ИСТОРИКА
Американское общество начала XXI века своим сегодняшним обликом во многом обязано эпохе социального раскрепощения 60-х. Действительно, женщины и представители этнических меньшинств занимают сегодня лидирующие позиции в бизнесе и правительстве, и даже намек на дискриминацию встречает немедленный отпор со стороны общества и судебной системы.
Но если вглядеться внимательнее, оказывается, что взгляды сегодняшних американцев на проблемы морали и семьи, внешней политики и патриотизма, социального обеспечения и роли государства в экономике уходят корнями в другую эпоху — период конца 70-х--начала 80-х. Именно тогда на смену оптимизму эры хиппи пришел глубоко пессимистичный взгляд на состояние и будущее Америки и мира в целом. Для той эры было характерно неприятие либеральной догмы 60-х, а социальные проблемы все чаще воспринимались скорее как проявление морального упадка, нежели как сбои в работе общественных и государственных институтов. Глядя на США сегодня, приходится признать, что дух "шестидесятых" потерпел поражение.
В поисках врагов
Эпоха Рейгана не родилась из ниоткуда. Для американцев, которые выросли в благополучные и стабильные 1940-1950 годы, скорость изменений в обществе 60-х была пугающей. Даже либералы были шокированы явными признаками кризиса общества, проявлявшимися в упадке городов и росте преступности. На протяжении 70-х нарастало ощущение, что белый англо-американский мир лишается своей многовековой мировой гегемонии. Об этом говорили и поражение во Вьетнаме, и растущая мощь нефтяного Ближнего Востока, и японский экономический бум, и все более самоуверенное поведение стран "третьего мира". Сообщения о громких и серийных убийствах, случаях сексуального насилия над детьми появлялись в выпусках новостей в одном ряду с репортажами о захвате заложников в Иране, расовых волнениях в Майами, перебоях с бензином и создавали ощущение национального упадка, нравственного и социального банкротства, ответственность за которое возлагалась на эпоху 60-х и ее ценности.
Отсюда же рождалась склонность к упрощенному толкованию действительности как борьбы между добром и злом. Мир был полон врагов, бросающих вызов Америке — как внутри страны, так и за ее пределами. Наиболее очевидным символом антиамериканских сил оказался, конечно, СССР. Отношения между двумя сверхдержавами в начале 80-х возвращаются к конфронтации, напоминающей худшие моменты холодной войны 50-х. В 1961 году во время своей инаугурации Джон Кеннеди обращался к советским лидерам не как к врагам, а как к "соперникам"; для Рейгана СССР стал воплощением зла.
Эти изменения отразились и в новом отношении к терроризму. В начале 70-х мир захлестнула волна насилия: первые случаи захвата авиалайнеров, похищения политиков, вооруженные акции радикалов в Европе и на Ближнем Востоке. Но ни пресса, ни политики не воспринимали это как проявление глобальной тенденции, а тем более, как действия единой подпольной сети. В разных регионах теракты были вызваны различными местными конфликтами. Десять лет спустя, однако, речь уже шла о "глобальной террористической сети", направляемой из Москвы.
Цепная реакция
Склонность сводить существующие проблемы к противостоянию добра и зла проявилась и во внутренней политике. В конце 60-х--начале 70-х бедность и преступность рассматривались в одном ряду как проявления социальных проблем. Предполагалось, что ответственность за них лежит на обществе в целом. Выход виделся не столько в наказании, сколько в социальной реабилитации и адаптации и бедняков, и преступников. С другой стороны считалось необходимым жестко контролировать правоохранительные органы, чтобы не допускать злоупотреблений и жестокости в отношении бедняков и представителей меньшинств.
В середине 70-х, однако, ситуация меняется. В 1977 году СМИ открыли для себя до того неизвестную тему детской порнографии, педофилии и растления малолетних. На протяжении нескольких лет вполне оправданная кампания по защите прав детей, начатая еще либералами 60-х, достигла уровня истерики. В рамках этой истерики маргинальные религиозные секты, которые в 60-е рассматривались как важные участники общего процесса переосмысления религии, стали восприниматься с подозрением. Теперь они ассоциировались с растлением детей, извращенными ритуалами и массовыми самоубийствами.
Все это логично подводило общество к новому пониманию преступности как проявления не социального неблагополучия (бедности, неравенства, несправедливости), а моральной извращенности преступников. Они стали восприниматься теперь как иррациональные чудовища, движимые неконтролируемой жестокостью и похотью. Их можно оправить за решетку или убить, но не реабилитировать. Характерно, что именно в 1983 году в массовый оборот входит понятие "серийного убийцы".
Мир, рожденный 60-ми.
Некоторые консервативные сдвиги 1975-1985 годов были непосредственной реакцией на крайности предыдущего периода. Так, вполне закономерно, что эксперименты с наркотиками 60-х вызвали мощную реакцию отторжения. Но во многих случаях речь идет не о движении маятника в обратную сторону, а (парадоксальным образом) о прямом продолжении тенденций предыдущей эпохи.
К примеру, склонность американцев конца 70-х к апокалиптическому видению мира могла принимать открыто религиозную форму. Однако либералы предыдущей эпохи сами формировали традицию катастрофического мышления, в том числе и за счет страшных пророчеств экологического краха, распространившихся в начале 70-х. Защитников окружающей среды и религиозных фундаменталистов объединяла неспособность представить будущее человечества в XXI веке без глобальных катастроф.
Другой пример — популярные в 1965-1975 годах призывы к расширению демократии в противовес интересам элиты. При этом понятие "народ" постоянно расширялось, вбирая в себя расовые, этнические и сексуальные меньшинства. Это заложило основу для нарастания после Уотергейта волны популизма и антиэлитизма, подозрительного отношения к экспертам и технократам. Однако проблема для либералов состояла в том, что "народная" демократия вовсе не обязательно отстаивает либеральные ценности. Ей гораздо ближе популизм с его склонностью искать решение сложных проблем, опираясь на "простые" моральные или даже религиозные принципы. Таким образом, Рейган придал форму и направление мощным социальным течениям, но не он их создал.
Будущие кризисы породят новые идеологические сдвиги, и мы можем только предполагать, какими именно они будут. Очевидно, однако, что победит та политическая доктрина, которая лучше сумеет вычленить и направить в нужное русло существующие в обществе страхи. Те же, кто считает эти страхи недостойными серьезного внимания, уже проиграли будущие политические сражения.