Элитарная замкнутость фестиваля "Декабрьские вечера" больше всего манит тех, кто на него не попадает. Атмосфера приподнятости выражается уже в первом вопросе, с которым люди обращаются друг к другу: "А вы были на Рихтере?" Собеседник становится интересен или нет в зависимости от ответа и прежде всего от интонации. Второй вопрос: "А когда следующий концерт Рихтера, вы знаете?" На обсуждении этой не менее солидной темы разговор плавно исчерпывает себя... А если это вообще не фестиваль, а салон? — задал себе вопрос ГРИГОРИЙ ПАНТИЕЛЕВ, не вдруг сходив на два клавирабенда в минувший уик-энд.
Действительно, в атмосфере "Декабрьских вечеров" оживает мир художественных салонов. И это даже хорошо, тем более что многие явно вольготнее чувствуют себя в антрактах. Исполнителям приходится считаться с тем, что публика лишь наполовину состоит из знатоков и вторая половина в основном выражает свое понимание искусства бурными аплодисментами невпопад и еще более бурным откашливанием в паузах между частями произведений, так что забота о тишайшем завершении и вслушивании в тишину пропадает втуне. Пианист морщится, знатоки снисходительно улыбаются. Короче, это не концерт в обычном смысле, ибо публика жаждет иного — приобщения к великому искусству на расстоянии вытянутой руки, как оно и предполагается в салонах.
Как известно, специфическая черта "Декабрьских вечеров" — сопряжение живописи и музыки. Связь между ними по преимуществу выдуманная и потому особенно убедительная. Размышляет об этом или нет слушатель, не важно. Волей-неволей он попадает под перекрестное воздействие весьма и весьма несмежных искусств, и ему просто приходится искать связи там, где их, может быть, вовсе и не было. И это тоже очень хорошо; и тогда это тоже не обычный фестиваль, а место для непривычного общения с искусством, то есть опять же салон.
На сей раз мы видим французскую живопись и имеем возможность сопоставить ее с французской же музыкой, звучащей на ее фоне. Рубеж XIX-XX вв., великий расцвет, великие имена. И тут выясняется, что связь музыкального импрессионизма с живописным вовсе не так очевидна, как это принято считать. Более того, у разных исполнителей возникает своя мера этого соответствия. Паскаль Девуайон (Pascal Devouyon) радует солнечным, безмятежным пейзажем. Это, собственно, национальная традиция исполнения музыки Дебюсси, взять ли изящного Жана-Бернара Помье или пленительного Жана Казадезюса. Ни сиреневые пейзажи Моне, ни уютные панно Дени не сопоставимы, однако, с яркостью и сочностью исполненной Девуайоном "Бергамасской сюиты", в свою очередь поля и виноградники Ван Гога гораздо напряженнее и тревожнее прозвучавших "Образов". Точно так же более темпераментный и более детализированный в исполнении пианиста мир "Ночного Гаспара" Равеля остается где-то посередине между интерьерными натюрмортами Матисса и почти конструктивистскими силуэтами Дерена.
В исполнении Олега Майзенберга прелюдии Дебюсси напомнили о бесконечной глубине пейзажей Сезанна. Нашему бывшему соотечественнику присуще стремление передать процесс, проследить каждую из многочисленных линий в наложении красок, пластов. Его интересует не столько традиционный импрессионизм — передача красоты неповторимого момента, — сколько желание наполнить переживание глубиной и многомерностью. Его труднее слушать, чем Девуайона, но его чувство, так сказать, умнее. Вместе с тем ощущение чувственной красоты у него отходит на второй план по сравнению с насыщенной событиями линеарной логикой. Замечу, кстати, что его исполнение "Времен года" Чайковского в наибольшей степени соответствовало неявной теме фестиваля — "великие коллекционеры". Уют этого салона — не столько французский, сколько русский ("У камелька..."), и почему бы не пофантазировать, как упоительно могла звучать "Осенняя песня" в особняке Ивана Морозова в окружении панно Дени и скульптур Майоля, в тех же матовых красках и с той же истаивающей тишиной под конец?
Вот ведь были салоны, были музыкальные вечера. Да. Но и особняки, и сами собрания Ивана Морозова и Сергея Щукина давно стали народным достоянием (нужны ли кавычки? — хм...), а им самим были уготованы сравнительно спокойный выезд за границу и кончина вдали от тех мест, где мы сегодня задаем вопросы о самочувствии Рихтера и о том, сколько лет подряд вы ходите на "Декабрьские вечера".