«Именно сфера услуг оказывается той точкой, где проблема нехватки рабочей силы ощущается наиболее остро»

По данным Росстата, за последние несколько лет число вакансий на российском рынке труда стремительно выросло. “Ъ” поговорил с членом-корреспондентом РАН, замглавы Центра трудовых исследований Высшей школы экономики Ростиславом Капелюшниковым о причинах этого явления, динамике зарплат последних лет и наиболее дефицитных профессиях.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— За последний год российские предприятия не раз заявляли о дефиците кадров. Правительство считает, что одной из его причин является дисбаланс системы образования и потребностей рынка труда в РФ — например, люди получают те специальности, спрос на которые у работодателей невысок, и, наоборот, избегают тех, на которые есть спрос. Чтобы решить эту проблему, правительство запланировало с 2025 года начать отдельный нацпроект «Кадры». Насколько, на ваш взгляд, эта оценка ситуации верна?

— Чтобы ответить на этот вопрос, давайте сначала я опишу то, что, на мой взгляд, сейчас происходит на рынке труда, а потом мы поговорим о том, можно ли как-то повлиять на этот процесс. Сейчас в России складывается уникальная ситуация: показатели безработицы упали до исторических минимумов, а показатели вакансий взлетели до исторических максимумов. Сегодня в зависимости от используемых данных на одного безработного приходится от двух с половиной до четырех с половиной вакансий. Причем показатели безработицы, как по МОТ, так и регистрируемой, похоже, не собираются останавливаться на достигнутом и, возможно, продолжат падать и дальше. Насколько сильно — вопрос открытый.

— Какие данные можно использовать, чтобы оценить число вакансий на российском рынке труда?

— Можно использовать показатель потребности в рабочей силе, заявленной работодателями в государственные службы занятости населения. Кроме того, российские работодатели должны с определенной периодичностью заполнять статистические формы отчетности и сдавать их в территориальные органы Росстата. На основе этих форм, замечу, ведомство потом рассчитывает различные показатели, такие, например, как объем выпуска той или иной продукции, уровень зарплат и так далее. В числе форм, которые заполняют предприятия, есть и форма с графой, куда их просят внести число вакантных рабочих мест на их производстве.

— Есть ли вероятность, что ее заполняют некорректно? Ведь, например, известно, что данные о длительности рабочего времени работников, которые в Росстат сдают компании, могут расходиться с реальными показателями.

— Да, в них могут быть искажения, но искажения могут быть в любых данных, которые сообщаются и направляются людьми. Важно другое: эти данные собираются регулярно, а методика их учета остается неизменной. Это значит, что, даже если абсолютные цифры могут быть не совсем верными, мы можем опираться на показатели их динамики. То, что мы видим существенный прирост числа вакансий на российском рынке труда за 20-е годы,— бесспорный факт.

— Насколько их стало больше? С чем мы сравниваем?

— Здесь я буду опираться на свое недавно опубликованное исследование, которое можно найти на сайте Высшей школы экономики в числе опубликованных препринтов. В начале 2010-х на одного зарегистрированного безработного приходилось менее 0,5 заявленной вакансии, но к середине 2014 года это соотношение выглядело уже как 1:2,5. Первый санкционный кризис привел к тому, что на какое-то время количество зарегистрированных вакансий сравнялось с количеством зарегистрированных безработных. Однако затем пропорция между ними вновь начала быстро расти, так что к концу 2019 года она вернулась обратно к своим пиковым значениям — 2,5 вакансии на одного зарегистрированного безработного. Коронакризис, сопровождавшийся взрывным ростом регистрируемой безработицы и существенным сокращением потребностей предприятий в рабочей силе, спровоцировал провал. Однако начиная уже с последних месяцев 2020 года эта пропорция начала вновь меняться, так что к концу 2021 года на одного зарегистрированного безработного приходилось уже три (!) вакансии, что стало историческим рекордом.

Как ни странно, но в условиях второго санкционного кризиса рост не остановился (в отличие от предыдущих кризисных эпизодов), а продолжился. Хотя количество вакансий, заявленных предприятиями, сократилось, падение численности зарегистрированных безработных шло еще быстрее. В результате к концу 2023 года на одного зарегистрированного безработного приходилось около пяти (!) вакансий.

Динамика уровня вакансий по отчетности предприятий была аналогичной. Свое движение он начал с низкой отметки — 1,5% в 2010 году, но к началу первого санкционного кризиса увеличился вдвое — до 3%. Во время этого кризиса он заметно просел и вернуться обратно к уровню 3% смог только в 2018 году. После этого он начал быстро расти, достигнув к концу 2023 года поразительно высокого порога — практически 7%! Такого внушительного «навеса» вакантных рабочих мест в российской экономике не было никогда, и не похоже, чтобы он собирался рассасываться.

— Можно ли сказать, что избыток вакансий был характерен только для каких-то отдельных отраслей?

— Нет, в 20-е годы неудовлетворенный спрос на рабочую силу нарастал во всех без исключения отраслях: нет ни одного примера, когда бы количество вакансий снизилось, и в некоторых случаях их рост был огромным: от трех до восьми раз.

— Тем не менее наверняка были отрасли-лидеры?

— Да, такие отрасли были. В 2023 году абсолютным лидером с результатом 16,9% был гостинично-ресторанный бизнес. В группе лидеров, где «пустовало» примерно каждое десятое рабочее место, находились также операции с недвижимым имуществом (14,8%), административная деятельность (14,4%) и госуправление (12,1%) плюс строительство, торговля, деревообработка и издательское дело. Среди отраслей-аутсайдеров, где «пустовало» лишь одно рабочее место из каждых 20–40, были: добыча полезных ископаемых (4,9%), табачная промышленность (3%), производство кокса (3,8%), автомобилестроение (5,1%), а также финансы (4,2%) и образование (2,6%). Напомню: средний уровень вакансий уже приближался в это время к 7%. Как видим, именно сфера услуг оказывается той точкой, где проблема нехватки рабочей силы ощущается наиболее остро. Напротив, зонами меньшего напряжения чаще оказываются отрасли, связанные с промышленным производством.

— Интересно, что представители сферы услуг, за исключением, пожалуй, ритейла, жалуются на нехватку персонала реже, чем промышленные предприятия. Кстати, также жалобы на дефицит кадров регулярно звучат от IT-компаний. Насколько они соответствуют действительности?

— Уровень вакансий в таком айтишном подсекторе, как разработка компьютерного программного обеспечения, в 2023 году составлял 5,2%, что было существенно меньше, чем для всей экономики. В другом подсекторе ИКТ — деятельность в области информационных технологий — «навес» вакантных рабочих мест превысил в 2023 году порог в 10%. Но это все равно не шло ни в какое сравнение с ситуацией в отраслях-лидерах.

— Довольно распространено мнение, что, кроме IT-специалистов, российской экономике также критически не хватает инженеров и квалифицированных рабочих? Так ли это, если судить по данным о пустующих вакансиях работодателей?

— Ответ на этот вопрос можно получить с помощью данных специального обследования Росстата, которое ведомство проводит один раз в два года. Последние имеющиеся данные относятся к концу 2022 года. В списке дезагрегированных профессий с самыми высокими уровнями вакансий будут: кондукторы общественного транспорта (25,6%), врачи скорой помощи (25,2%), диетологи (15,6%), официанты (13,9%) и врачи общей практики (13,6%). В списке с самыми низкими — педагоги начального образования (0,9%), регистраторы (1,3%) и компаньоны (1,3%).

Теперь вернемся к вопросу о ситуации с инженерами. Если посмотреть на десять дезагрегированных инженерных профессий, которые выделяет Общероссийский классификатор занятий (ОКЗ-14), то в 2022 году единственной профессией, где уровень вакансий был выше среднего показателя для всей экономики, являлись строительные инженеры (около 9%). Хотя это достаточно высокая оценка, она все равно намного ниже, чем у профессий-лидеров. Таким образом, на фоне других профессиональных групп дефицит инженеров не выглядит сверхкритическим.

— Еще одна группа, о дефиците которой давно говорят работодатели,— это квалифицированные рабочие. Чтобы увеличить их число в стране, правительство в 2022 году даже запустило отдельный федеральный проект «Профессионалитет». Подтверждают ли их нехватку данные Росстата?

— Здесь ситуация менее благополучная. В 2022 году практически у всех подгрупп квалифицированных рабочих уровень вакансий был выше, чем в среднем по всей экономике. Три из них с показателями 9–13% входили в группу лидеров, и ни одна не входила в группу аутсайдеров. Похоже, нехватка квалифицированных рабочих — это действительно одна из наиболее болезненных проблем, стоящих сегодня перед российскими предприятиями.

— Хорошо. Что же могло спровоцировать прирост числа вакантных мест на рынке труда такими темпами? Мог ли этот прирост быть связан с раскоординацией между деятельностью системы образования, с одной стороны, и деятельностью рынка труда — с другой?

— Во-первых, в случае подобного рассогласования мы бы, скорее всего, наблюдали одновременный рост как уровня вакансий, так и уровня безработицы. Во-вторых, тогда скачок в показателях вакансий был бы не взрывным, а плавным и постепенным. Но главное, рост вакансий не был бы тогда универсальным, а концентрировался только в каких-то узких отраслях или профессиях.

На мой взгляд, причины нынешнего состояния рынка труда в другом. Уникальная структурная встряска, которой российская экономика подверглась в ходе двух последних рецессий, потребовала масштабного межфирменного, межотраслевого и межпрофессионального перераспределения рабочей силы. Это были не просто макрошоки, а структурные шоки, которые одним сегментам экономики дали огромный выигрыш, а другим — огромный проигрыш. Под действием сначала пандемии коронавируса, а затем перевода экономики на полувоенные рельсы структура спроса на труд радикально изменилась. Скажем, второй санкционный кризис поставил в значительно более выигрышное положение предприятия ВПК, операторов параллельного импорта, агентов, сумевших занять ниши, оставленные ушедшими зарубежными компаниями и т. д., а в значительно более проигрышное — предприятия, пострадавшие от санкций, с критической зависимостью от иностранных комплектующих и т. д.

Началась острая конкуренция за рабочую силу: одни предприятия открывали вакансии, стремясь переманивать нужных им работников, а другие были вынуждены открывать их, чтобы компенсировать начавшийся отток персонала. Эскалация вакансий развернулась как в выигравших, так и в проигравших сегментах. У тех, кто не был готов предложить конкурентную зарплату, все бОльшая доля незанятых рабочих мест надолго зависала. Что касается работников, то, увидев перед собой новые перспективы, они начали намного активнее переходить с места на место — оборот рабочей силы резко ускорился.

— Если эта версия верна, то, возможно, схожие проблемы можно наблюдать и в других странах? Так ли это?

— Да, мы видим, что после окончания коронакризиса ситуация, похожая по своим основным параметрами на российскую, сложилась во многих странах Европы. Например, в странах Скандинавии, отдельных странах Центральной и Восточной Европы. Безработица на рынках труда этих стран упала, часто до исторических минимумов, а число вакансий, доступных для населения, выросло. Такую картину можно было увидеть и в США. В 2022 году уровень безработицы там опускался до 3,5%, а уровень вакансий превосходил порог в 7%.

— Теоретически, если предприятия видят, что вакансий на рынке труда много, а работников мало, они должны были повышать уровень оплаты труда, чтобы успешнее конкурировать друг с другом за работников. Видим ли мы свидетельства этого процесса?

— Как показывают мои расчеты, в течение примерно трех лет — с марта 2020 года по февраль 2023 года — реальная заработная плата стояла фактически на месте. Иными словами, она стагнировала, удерживаясь на уровне, которого достигла накануне пандемии. Причины достаточно очевидны: сначала коронакризис, пик которого пришелся на второй квартал 2020 года, а затем второй санкционный кризис, пик которого пришелся на второй квартал 2022 года, резко затормозили ее динамику. И даже после прохождения нижних точек обеих рецессий, когда начинался восстановительный рост, реальной зарплате все равно не удавалось превзойти уровень, на который она вышла в начале 2020 года.

Фактическая стагнация реальной заработной платы и формирование огромного «навеса» вакансий — взаимосвязанные вещи. Теоретически говоря, ускоренный рост оплаты работников мог бы «срезать» этот «навес». Очевидно, что при ее резком повышении на одни вакансии удалось бы привлечь работников, а другие потеряли бы смысл и были отозваны самими предприятиями, потому что им бы стало экономически невыгодно нанимать людей по такой неподъемной для них зарплате. В результате уровень вакансий начал бы возвращаться к «нормальным» значениям. Однако в условиях стагнирующей реальной заработной платы этого не происходило, и пул вакантных рабочих мест продолжал разрастаться.

Эта пауза завершилась примерно во втором квартале 2023 года, когда активный рост реальной заработной платы наконец возобновился. К концу текущего года она была уже на 6,5% выше показателя марта 2020 года. Это очень существенный прирост, хотя он несколько уступает еще более высоким показателям начала 2000-х годов.

— Есть ли у вас какой-то прогноз относительно перспективы дальнейшего роста зарплат?

— Вполне вероятно, что при непрерывно нарастающей конкуренции между предприятиями за рабочую силу этот процесс может продолжиться. В этом случае навес вакансий, сформировавшийся в 2020-е годы, скорее всего, перестанет увеличиваться или даже начнет сокращаться.

— По каким причинам компании могли так долго не повышать зарплаты даже с учетом ситуации на рынке труда?

— Возможно, они недооценивали темпы ожидаемой инфляции, повышая номинальную заработную плату с существенным лагом по отношению к фактическому росту цен. Но возможно также, что они придерживались традиционной для себя стратегии максимальной экономии трудовых издержек независимо от того, насколько это оправдано экономически.

— Вероятно, они считали, что слишком сильное повышение зарплат работников приведет их к разорению…

— Возможно, но это рынок, это конкуренция. Те, кто не может потянуть рыночную зарплату, должны уходить с рынка, а их работников подхватят те, кто способен обеспечить такую зарплату. Или же нужно отказываться от планов по расширению штатов, если рабочая сила оказывается для них слишком дорогостоящей. Я напомню, что в 2000-е годы зарплата росла на двузначную цифру ежегодно — и ничего страшного с российским бизнесом тогда не произошло.

— Все же стремление бизнеса оптимизировать издержки на ФОТ можно понять. Можно ли пополнить за счет каких-то резервов число работников на российском рынке труда?

— Я бы сказал, что единственным реальным резервом остается иностранная рабочая сила. Но сейчас, после теракта в «Крокус Сити Холле», правительство, судя по всему, будет по понятным причинам ужесточать для мигрантов условия въезда и пребывания в РФ. Это приведет к тому, что работать сюда поедет меньшее число людей.

Что касается остальных возможных резервов, то они уже практически исчерпаны. Повышение пенсионного возраста уже произошло, и его результаты в виде «прибавки» на рынке труда людей старшего возраста оказались относительно скромными. Уровень занятости среди женщин с детьми и так достаточно высокий. Активизация занятости среди молодежи оттянула бы ее из сферы образования и означала бы торможение процесса накопления человеческого капитала. Наконец, из-за действия негативных демографических факторов в ближайшие десятилетия можно ожидать сокращения численности занятых на 5–10 млн человек. Так что ситуация с постепенно мелеющим предложением труда — это надолго.

Интервью взяла Анастасия Мануйлова