Наш народ будет есть листья и траву, но у страны будет атомная бомба. Эти слова сказаны не об Иране: они принадлежат пакистанскому премьеру и прозвучали давно, еще на заре ядерной эпохи. Однако в них — квинтэссенция нынешнего иранского подхода к ядерной проблеме. Когда иранцы говорят о том, что бомба им не нужна, это не имеет никакого значения — не нужна сегодня, понадобится завтра. Важно, что процесс ее создания запущен. В Тегеране признают, что нельзя остановить водопад. Так что слова пакистанского лидера 30-летней давности — это и про сегодняшний Иран. Между тем готовность к любым жертвам и лишениям, напоминания о том, что умрем, но сделаем и никто нам не помешает,— это нечто большее, чем демонстрация стремления конкретного государства освоить определенные новейшие технологии. Если хотите, это уже некая национальная идея — в ее иранском варианте.
Не будем забывать, что каждая нация на каком-то этапе начинает подспудно испытывать особую потребность в сверхидее, которая придала бы смысл ее существованию, позволила бы ей мобилизовать свои силы и средства, встряхнуться и раздвинуть для себя границы мира. Другое дело, что не всегда это благие идеи, иногда они оказываются пагубными. Именно такими были идеи гитлеровской Германии и императорской Японии, а до них — идеи варваров и Чингисхана. Вся история мира — это история движущих народами сверхидей, которые меняли его облик и границы. И вот сегодня в случае с иранским атомом мировому сообществу следует признать, что оно столкнулось не просто с превращением низкообогащенного урана в высокообогащенный, а с национальной идеей, от которой невозможно отказаться. Запуск центрифуг стал для иранцев национальным праздником. Ну и что теперь может сделать с этой идеей Совет Безопасности ООН? Да ничего уже не сделает. Эту песню не задушишь, не убьешь. Если только сама не захлебнется.
Но почему обладание ядерным статусом стало национальным проектом для целой группы государств послевоенного мира? Случайно ли это? Ведь (в числе прочих) так было с теми же Пакистаном и Индией, которые прошли через трудности и санкции, но своего добились. Ответ — потому что другого пути у них не было. Оказалось, что так устроен мир, которым правит большая пятерка ядерных держав. Именно этот, а не какой-то другой проект стал для них единственным способом ворваться на мировую авансцену со своих пыльных задворок. Зачем, скажите, Ирану атом? Чтобы, расщепляя его, получать необходимую для народного хозяйства энергию? Да у них нефти — залейся. А может затем, чтобы уничтожить Израиль? Опять нет — они же не самоубийцы. Но тогда зачем? Для статуса. Чтобы боялись и считались. Статус — это тоже капитал. Да еще какой. Вот ради статуса и стоит есть листья и траву. Так рассуждают приезжающие в столицу провинциалы, жадными глазами глядящие на ее чужие огни. Иран не хочет быть мировой периферией. А иного средства перестать ею быть у записанного в изгои государства нет. В этом корень проблемы. Пытаясь обложить Иран красными флажками и загнать его в ловушку, мировое сообщество не заметило, что в ловушку попало оно само.