Фото: АЛЕКСАНДР МИРИДОНОВ
|
"Ни акции, ни облигации я для себя не покупаю" |
"Рынок был наивнее"
— Мое первое высшее образование — прикладная математика. Я окончил факультет ВМК МГУ. Но мне всегда были интересны вопросы, связанные с финансами и экономикой. Поэтому я решил получить второе высшее образование. К тому же это был 1993 год, все вокруг, и в жизни, и в экономике, стремительно менялось. А достойной работы у математиков не было. В 1995 году я окончил двухгодичную магистерскую программу в Российской экономической школе. И когда представилась возможность пройти собеседование в аналитическом отделе "Тройки Диалог", я ею воспользовался.
— После 1995 года вы сразу попали в "Тройку Диалог"?
— Нет, полтора года я работал в научно-исследовательском центре РЕЦЭП (Российско-европейский центр по экономической политике). Там было несколько групп экономистов, которыми руководили западные профессора. Финансировал центр Евросоюз на основе грантов. РЕЦЭП компенсировал отсутствие соответствующих правительственных организаций в России, эта была еще академическая среда, но уже с практическим применением. А осенью 1996 года настал поворотный день в моей жизни — я пришел в инвестиционную компанию "Тройка Диалог".
Так я переквалифицировался из математика в экономиста, а затем уже из экономиста-теоретика в экономиста-практика. В какой-то произошла смена специализации. Вначале я работал в аналитическом отделе инвестиционной компании "Тройка Диалог". А когда Павел Теплухин (глава УК "Тройка Диалог".— "Деньги") предложил перейти в управляющую компанию, мне стало ясно, что это то, чем я хотел заниматься всю жизнь.
— То есть у вас с "Тройкой" связана почти вся профессиональная деятельность?
— Практически да. Я пришел в компанию экономистом с двухлетним опытом работы. И постепенно вырос до директора по инвестициям.
— В чем в то время заключалась работа аналитиков? Отличается ли она от сегодняшней?
— В принципе это было очень похоже на то, что делают аналитики сейчас. Я был аналитиком по экономике и рынку долговых бумаг. Тогда этот рынок был гораздо менее развит, в основном торговали гособлигациями. И можно сказать, что российская экономика была гораздо слабее, а рынок — в чем-то наивнее. Иными словами, ощущение окружающего мира было другим. А сама работа аналитика, думаю, несильно изменилась за это время. Просто сейчас выросли требования, конкуренция стала сильнее — и среди компаний, и в профессиональной среде. Но подобные изменения произошли во многих отраслях, особенно в финансовой сфере.
— Когда произошел переход из аналитиков в сферу портфельного инвестирования?
— В январе 1998 года.
— Можно ли сказать, что работа аналитика уже не удовлетворяла вас?
— Нет, прежняя работа была интересной. Но хотелось попробовать себя в ином качестве.
— В управляющей компании вы сразу пошли на паевые фонды или стали заниматься индивидуальными портфелями?
— Тогда у нас под управлением был большой (особенно по российским меркам) фонд — Lexington Troika Dialog Fund, это был mutual fund, созданный в США для работы на российском рынке ценных бумаг. В это время у УК "Тройка Диалог" было и два российских паевых фонда — "Добрыня Никитич" и "Илья Муромец". Индивидуальное доверительное управление мы в то время только начали развивать. Клиентов было не очень много. Но должен сказать, что некоторые из тех клиентов, которые были у нас до кризиса, остались с нами до сих пор.
— Начало 1998 года — непростое время. Очень скоро случился дефолт. Были у вас какие-то предчувствия или все произошло неожиданно?
— Конечно, были предчувствия, что не все идет правильно. Лично я думал, что будет либо девальвация, либо дефолт, а произошло и то и другое одновременно. Так сказать, "дабл-ди". Но так как мы все-таки ожидали чего-то не очень хорошего, то заранее предприняли определенные шаги.
Часть инвестиционных портфелей мы продали до дефолта, так что у нас были деньги, чтобы инвестировать их в самом низу рынка, то есть покупать сильно подешевевшие бумаги. Конечно, если смотреть на ситуацию 1998 года с нынешних позиций, то лучше бы мы тогда продали все. Но в итоге наши потери оказались незначительными — мы потеряли не так много, как могли бы. Уже осенью 1998 года мы начали покупать ценные бумаги, причем счет шел на миллионы долларов. Конечно, когда сейчас вспоминаешь сделки по "Газпрому" (цена была ниже одного рубля), становится весело на душе. Но тогда инвесторы не хотели покупать "Газпром" даже по этим ценам.
— А лично вы как пережили кризис?
--Относительно спокойно. Дефолт я встретил в командировке в Азербайджане. И в спешном порядке пришлось возвращаться в Москву.
— Потери в зарплате были?
— Как экономист я могу пересчитать зарплату в терминах покупательной способности. Номинально она изменилась не так сильно, но ее покупательная способность заметно выросла. Падение цен было более сильным, чем потери в зарплате. Вообще, должен сказать, что у дефолта были свои плюсы. Тогда все было доведено до экстрима. Дефолт позволил увидеть полярность рынка, отношений на нем. Это был очень полезный опыт, который помогает нам и сейчас.
— Как именно?
— Лично я гораздо спокойнее стал реагировать на взлеты и падения рынка. Ведь они на фоне дефолта — рябь, след после бури.
"Мы пользуемся фундаментальным анализом"
— Безусловно, спектр инструментов на российском рынке расширился. Кроме того, мы стали больше интересоваться западными рынками. Существенно увеличились количество денег под управлением, клиентура, соответственно, выросла ответственность. Но фундаментально, с точки зрения подхода к анализу инвестиций, мало что изменилось. Просто инвестиций стало больше и суммы заметно выросли.
— В чем конкретно выражается эта фундаментальность?
— Когда мы изучаем ту или иную компанию, то стараемся вывести ее справедливую стоимость. Смотрим на облигации, стараемся понять, где они должны находиться сейчас относительно остального рынка. То есть пытаемся строить финансовые прогнозы. Суть оценки осталась прежней. Просто стало гораздо больше денег, гораздо больше клиентов и гораздо больше инструментов.
— Кто принимает в компании инвестиционные решения?
— Инвестиционный комитет, куда входят портфельные менеджеры, аналитики, несколько трейдеров. Этот комитет возглавляет Chief Investment Officer (CIO), по-русски его можно назвать директором по инвестициям. Тем не менее это коллегиальный орган, где все отвечают за разные участки работы. А я ее координирую.
— А поподробнее, какова ваша роль в этом комитете?
— Можно сказать, что за мной последнее слово. Конечно, у нас во главе угла инвестиционный комитет, который оценивает и генерирует различные предложения. И в этом комитете при принятии решений за мной последнее слово. Или не последнее... (Улыбается.)
— Как быстро принимаются решения?
— В текущем режиме инвестиционный комитет собирается раз в неделю. Но мы все находимся в одной комнате, и когда возникает потребность, то всегда можно принять решение в онлайне. Вообще, чрезвычайная ситуация на рынке — это не правило, а скорее исключение. Конечно, всегда есть какие-то интересные новости. Кто-то публикует свои финансовые отчеты, аналитики выходят с новыми идеями. Но здесь нет ничего чрезвычайного, это нормальная работа.
— Инвестиционные портфели пересматриваются с такой же периодичностью?
— Нет. Небольшие изменения в портфелях у нас происходят чуть ли не ежедневно. В реальности инвесткомитет рассматривает те или иные предложения три-четыре раза в неделю, а иногда несколько раз за день. Ведь комитет отвечает и за акции, и за облигации. Финансовая отчетность компаний важна при фундаментальной оценке ценных бумаг. Отчетность периодическая, компаний много. На облигации влияет активная деятельность эмитентов по выходу на рынок. Соответственно, эти обстоятельства задают ритм работы. Плюс сравнительное движение цен, какие-то новые идеи, новые взгляды, которые генерируют либо наши аналитики и портфельные менеджеры, либо аналитические отделы брокеров, с которыми мы сотрудничаем.
— Какими аналитическим материалами вы пользуетесь?
— По тем компаниям, в которые мы намерены инвестировать, мы, конечно, строим различные модели сами. Что же касается других компаний, то используем аналитические материалы ИК "Тройка Диалог", "Ю Би Эс Брансвик", "Ренессанса", "Никойла", CSFB и некоторых других. Мы с ними плодотворно сотрудничаем — практически со всеми крупнейшими брокерами. Из средств массовой информации в России — "Ведомости" и "Коммерсантъ". Из западных прежде всего Bloomberg.
— Есть ли у вас какой-то свой набор правил или принципов инвестирования?
— Нет. Все делается на основе анализа. Кроме того, мы считаем, что краткосрочные прогнозы не могут быть точными. То есть мы стараемся уловить и интерпретировать среднесрочные или долгосрочные тенденции.
— В связи с этим вы отдаете предпочтение фундаментальному анализу компаний или пользуетесь все-таки и техническим анализом?
— У нас сложилось устойчивое соотношение между этими подходами. В 99% случаев мы пользуемся фундаментальным анализом, а в 1% смотрим графики: когда и куда двигались цены. Это отражает убеждения управляющей компании в целом и мои в частности. Технический анализ полезен, но мы считаем, что фундаментальный анализ нам гораздо более полезен.
"На фондовом рынке все оптимистично"
— Из стратегических вещей мне наиболее приятно вспоминать, что в долговых бумагах начиная с 1999 года у нас господствовал принцип to be as long as possible. Быть в наиболее долгосрочных инструментах. И лишь буквально сейчас мы частично отошли от этого принципа. Но он оправдал себя. И в 1999 году, когда все считали, что Россия на пороге очередного дефолта и странно покупать какие-то дальние рублевые бумаги. И в 2000 году, когда появились 30-летние еврооблигации.
— Между тем в 2003 году ваши фонды показали далеко не лучшие результаты именно из-за облигаций...
— В 2003 году излишний оптимизм уменьшил объективность при оценке ситуации. Но все равно в долгосрочном плане все оправдалось. В начале лета 2003-го первый раз 30-летняя "Россия" (еврооблигации с погашением в 2030 году.— "Деньги") была выше номинала, а потом упала более чем на десять фигур. А мы, мягко говоря, немного продали на пике, а точнее, вообще ничего не продали. Можно сказать, что это была неудача.
Но все происходило очень динамично. К тому же в 2003 году началось усиление номинального курса рубля. В сентябре мы проанализировали свои ошибки, совершенные в июне, когда не продали долларовые бумаги на пике цен. И приняли решение существенно сократить валютные позиции и перейти из долларовых облигаций в рублевые бумаги. В идеале это надо было сделать в начале лета. Но сейчас, с позиции 2006 года, это решение тоже выглядит неплохо. И урок извлекли, и удачное решение приняли.
— В отношении акций можно выделить подобный опыт?
— Как минимум последние пять лет нам приносила дивиденды ставка на привилегированные акции — и в прямом, и в переносном смысле слова. Во-первых, компании стали регулярнее и в больших объемах платить дивиденды, во-вторых, эти акции росли быстрее, чем обыкновенные. Началось это еще с привилегированных акций ЛУКОЙЛа. Они быстро догнали в цене обыкновенные акции, перегнали их, на них выплатили дивиденды, а затем конвертировали. И эту, и другие вариации нам удавалось отыгрывать довольно часто.
Что касается менее удачных инвестиций, то в прошлом году ценных бумаг компаний мобильной связи в нашем портфеле было больше, чем надо бы. Но так как на рынке акций был сильный фоновый рост, то каких-то провальных решений не было. В целом, по нашим оценкам, в экономике России и на фондовом рынке все остается оптимистично.
— С чем связан этот оптимизм?
— Номинальный рост экономики за 2005 год, если брать рублевый ВВП, составил 29%. Так сказать, только фоновый рост в рублях составил 29%. В этом году он будет меньше, но тоже будет. Ожидается 6,5% реального роста, плюс идет номинальный рост экономики. Одновременно идет рост финансового сектора. На наш взгляд, это задает очень хороший тон для развития рынка на пять лет вперед.
— Вы работаете как наемный менеджер. Инвестируете ли вы как частное лицо, для себя или для своей семьи?
— Я для себя давно уже решил, что если я инвестирую в фондовый рынок для себя или для своей семьи, то делаю это через наши паевые фонды. Чтобы не возникало конфликта с интересами инвесторов. Ни акции, ни облигации я для себя не покупаю. И стараюсь, чтобы ребята, которые непосредственно связаны с принятием решений по управлению портфелями, тоже не имели, если так можно выразиться, своего персонального счета. То есть если инвестировать, то только через паевой фонд.
— А нет желания сделать собственный бизнес — создать свой собственный фонд и им управлять?
— Группа компаний "Тройка Диалог" в настоящий момент принадлежит менеджменту компании. "Тройка Диалог" построила форму собственности компании в виде внутреннего партнерства. У меня есть небольшая доля этого партнерства. То есть я один из совладельцев компании, в которой работаю. И это на самом деле очень здорово. Это дополнительный стимул для хорошей работы, как материальный, так и моральный.
— То есть делать свой индивидуальный бизнес вы пока не хотите?
— Сейчас не планирую...