Михаил Ъ-Трофименков
"Дитя" (L`Enfant, 2005 *****) бельгийских братьев Жан-Пьера и Люка Дарденнов — именно "дитя", а не "ребенок", как проще было бы перевести название. Ничтожным, казалось бы, случаям из жизни ничтожных людей они придают библейское дыхание притчи, а возможную выспренность сводят на нет благодаря режиссерской манере. Камера намертво прилипает, прирастает к персонажам, живет, дышит, бежит, задыхается в их ритме. "Золотая пальмовая ветвь", которую получило "Дитя", второе каннское золото братьев за шесть лет. Так Канн балует режиссеров редко и нехотя. В 1999 году сенсацией стала их "Розетта", история девчонки, по сравнению с которой родная "маленькая Вера" — аристократка духа. 16-летняя Розетта, злобный и несчастный зверек со дна общества, ради самой жалкой работы готова хоть на убийство. Великий "Сын" (Le Fils, 2002) золота не удостоился, хотя братья продемонстрировали почти невероятное мастерство: следить, как битый час плотник забивает гвозди и шкурит доски страшнее, чем за пируэтами хичкоковских героев. "Дитя" от "Розетты" мало отличается по пафосу и режиссерской манере, но ему в Канне повезло.
Герои — совсем юные родители. Он — полубомж, воришка без царя в голове. Она — тело, одухотворенное материнским инстинктом. Он продаст ребенка безликим дилерам, работающим, очевидно, на богатые, бездетные пары. Дескать, еще одного родим, а деньги — вот они. Она вычеркнет его из своей жизни. Он, выцарапывая дитя у новых владельцев, запутается, его поставят на счетчик, так что тюрьма покажется ему раем, единственным спасением. Одним словом, чернуха.
Можно вообразить, какая безобразная истерика, тошнотворная грязь царили бы на экране, возьмись за такой сюжет отечественные режиссеры. Только покойная Динара Асанова смогла бы достойно справиться с ним. Братья Дарденн, несмотря на мнимую непосредственность фильма, контролируют эмоции идеально: ни истерики, ни грязи, ни ударов ниже пояса. Яростные вспышки редки и дозированы. Страшнее любого крика то, как молча, подрубленным деревом, падает навзничь без чувств девушка, узнав, какую выгодную сделку провернул муж. Сдержанность придает убедительность финалу, который со времен Достоевского вряд ли может позволить себе любой автор, не впав в наигранный пафос "искупления" и "покаяния": на тюремном свидании он и она просто плачут, глядя друг на друга.
"Игра на вылет" (Sleuth, 1972 ****) — виртуозный экзерсис Джозефа Манкевича. Манкевичу, утомленному постановкой "Клеопатры", захотелось чего-нибудь камерного, легкого, "чисто английского". 140 минут игры в кошки-мышки между двумя персонажами, поочередно оказывающимися то палачами, то жертвами. Особое напряжение действию придавало реальное напряжение на съемочной площадке. Майкл Кейн боялся великого Лоуренса Оливье, Оливье ревновал молодого Кейна к его славе. Пресыщенный автор детективов Эндрю (Оливье) приглашает в свой особняк Майло (Кейн) — парвеню, парикмахера, любовника своей жены. Он предлагает ограбить дом: с женой ему уже не жить, драгоценности она любит больше всего на свете, пусть уж достанутся ей, а ущерб возместит страховая компания. Загадочная игра ума оборачивается зловещим балаганом: Майло примеряет наряды, которые были бы к лицу грабителю, а Эндрю, как адский Арлекин, указывает, какие предметы "грабитель" может для достоверности инсценировки расколотить, а какие, дорогие его сердцу, стоит пощадить.
Как продолжение игры в руках Эндрю появляется револьвер, а резвившийся плебей ползает у его ног, молит о пощаде. Инсценировка ограбления для Эндрю только предлог расправиться с соперником, якобы убитым на месте преступления. Но это только первый поворот сюжета. Фильм несколько раз радикально поменяет свой смысл: в какой-то момент эта чехарда уже утомляет. Но мастерство Манкевича доставляет старомодное, аристократическое наслаждение, как и простота морали: не рой другому яму, сам в нее попадешь.