Голодовка, которую объявили матери погибших детей из комитета "Голос Беслана", не стала первой новостью ни в каких теленовостях, ни даже первополосной новостью ни в одной газете. Голодовка этих женщин привлечет еще внимание средств массовой информации на этой неделе, когда приедет к голодающим женщинам комиссар по правам человека ООН, но внимание будет недолгим, ибо невелика птица и ооновский комиссар, чтобы говорить о ее визите больше одного раза. Так устроены новости: они живут благодаря своей ежедневности, они зарабатывают на том, что жизнь продолжается, они существуют, твердо решив, что даже самое трагическое вчерашнее событие не может быть важнее заурядного события сегодняшнего.
Таким образом, новости, сами того не замечая, противоречат глубинной сущности человека. Со всяким человеком рано или поздно случается нечто, чего человек никогда потом не может забыть, нечто, что всегда потом стучит человеку в грудь изнутри, как пепел Клааса. Новости только развлекают человека: "Что там? Дети погибли? Так ведь это полтора года назад! Послушай лучше, как наши в хоккей выиграли и какой молодец фигурист Плющенко".
Двенадцатидневную голодовку женщин из "Голоса Беслана" на пятый день, кажется, только и заметив сам факт голодовки, сдержанно пожурил (от имени государства, надо полагать) полномочный представитель президента Дмитрий Козак. Полпред выразился в том смысле, что голодающие матери погибших детей, к сожалению, не понимают судебной процедуры. Всем любителям спорта сразу стало легче. Можно продолжать наслаждаться олимпийскими баталиями, а голодовки можно не замечать, поскольку это не отчаянная попытка добиться правосудия, а просто женщины судебной процедуры не понимают.
Они объявили голодовку, протестуя против того, что процесс над единственным арестованным бесланским боевиком Нурпашой Кулаевым закончился, но ни один государственный чиновник не был привлечен к ответу. Глупо же, честное слово! Процесс, ведь сказано же,— над Нурпашой Кулаевым. А чиновники, которые, возможно, и виновны в гибели бесланских детей, будут привлечены к ответу в рамках другого процесса, когда единственный арестованный боевик Кулаев будет уже этапирован в тундру и там погибнет, поскольку что-то не заживаются у нас в лагерях осужденные боевики.
Когда-нибудь, неизвестно когда, другой судебный процесс, а не этот отдельно разберется со стрельбой из танков по школе, с огнеметами этими термобарическими, с неизвестно кем, отдавшим приказ штурмовать и стрелять по окнам спортивного зала, переполненного детьми. Когда-нибудь потом какой-нибудь другой судья разберется, а сейчас переключай на Плющенко, больно уж хорошо парень катается на фигурных коньках.
На мой взгляд, женщины из "Голоса Беслана", наоборот, очень хорошо понимают судебную процедуру. Судебная процедура, равно как и процедура парламентских расследований, именно для того и существует, чтобы замести следы. Единое, эпически огромное, но все же ограниченное в пространстве и времени событие захвата бесланской школы ровно для того и разбивается на эпизоды, распадается на отдельные делопроизводства и раздается разным прокурорским и парламентским комиссиям, чтобы в щели между эпизодами, делопроизводствами и комиссиями ушла правда. Ровно для того процедура и выдумывается, чтобы трагическую гибель детей расследовали не люди, а процедура. Ровно для того и поручат вести бесланские процессы десяти разным судьям, чтобы не могли соседи и потомки упрекать никакого судью конкретно: "Что же ты не назвал виновных!"
Государство вообще стремится устроить себя как процедуру. Ни один человек не способен лишить слова мать погибшего ребенка, а процедура способна. Ни один человек не может начать, например, войну, а пятьсот человек могут, если объединились в структуру и связали себя процедурой. Просто высвечиваются на табло в Думе циферки голосования, а телевизионный репортер сообщает о них — не он же виноват.
Ярчайшим примером процедуры можно считать, по-моему, процедуру расстрела, которая принята была в российской армии до прихода большевиков. Расстреливали в двенадцать ружей, так чтобы ни один из палачей не знал, была ли его пуля смертельной или вообще пролетела мимо. Так, чтобы каждый палач мог с относительно чистой совестью не считать себя палачом, а считать солдатом. Полагаю, осужденные на расстрел тоже этой процедуры не понимали.