Обыкновенное зло

В прокате — фильм Матьё Тури «Спуск в бездну» (Gueules noires). К глубокому разочарованию Михаила Трофименкова, то, что показалось ему сначала фильмом социальных ужасов, оказалось всего-навсего фильмом ужасов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Первые полчаса «Спуска в бездну» вызывали ощущение дежавю в неплохом смысле слова. Почти тридцать лет назад на аудиторию Каннского фестиваля нагнал депрессию сильнейший фильм румынского классика Лучиана Пинтиле «Слишком поздно». Действие там разворачивалось в основном в чреве самой страшной и самой опасной шахты Румынии: некая злая сила, прятавшаяся в лабиринте штолен, буквально потрошила одного горняка за другим.

Так и у Матьё Тури камера практически не выбирается на свет божий из недр самой страшной и самой опасной шахты Северной Франции в департаменте Нор—Па-де-Кале. Правда, действие датировано 1956 годом, а пролог так вообще и 1856-м, но условия труда и их воздействие на психику шахтеров неотличимы от румынских обстоятельств 1996-го. Просто к 1990-му в Северной Франции все шахты позакрываются. А так все то же самое. Под землей время не течет и даже не плетется нога за ногу. Оно словно замерло навсегда: столетие туда, столетие сюда — разницы никакой.

Рабочий класс, что у Пинтиле, что у Тури, в равной степени доведен до полуживотного состояния. Кстати, оригинальное название фильма гораздо выразительнее, чем безликий «Спуск в бездну». «Черные морды», «черные пасти» — так именовали во Франции шахтеров, в кожу которых навеки въелась угольная пыль. Не совсем вроде как и люди, а почти прокаженные, заклейменные своим трудом.

Принцип «сам умирай, но товарища выручай» способен сработать в роковую минуту, когда все равно уже слишком поздно кого-либо выручать. Но в повседневности работает скорее максима «умри ты сегодня, а я завтра». А где-то там, за изгибом штольни, как и у Пинтиле, так же таится настолько злая сила, что самый брутальный шахтер в ее костлявых объятиях кажется беспомощным игрушечным котенком.

Самая сильная и, как ни скучно это прозвучит, исторически-познавательная сцена «Спуска в бездну», впрочем, разворачивается не в адском подземелье, а под сияющим небом Марокко. Главный герой фильма Амир (Амир Эль Касем), здоровяк, в совершенстве владеющий французским языком — и в силу этого подозрительный для своих потенциальных работодателей,— прибегает на смотр волонтеров, мечтающих отправиться во Францию работать на шахтах.

Иначе как невольничьим рынком середины ХХ века этот смотр рабочей «скотинки» не назовешь. Тем, кто приглянулся покупателям, ставят на грудь зеленую печать. Тем, кто отвергнут,— красную.

И до поры до времени кажется, что подземное Зло в «Спуске в бездну» окажется социальной метафорой. Зачем иначе стоило городить весь этот огород о рабовладельческой природе развитого капитализма. Да еще и с внятной антиколониальной нотой. Не случайно же герой — марокканец? Впору припомнить, что как раз в 1956-м Марокко завершило вооруженное освобождение от французского господства да и вся Северная Африка полыхала.

Лучиан Пинтиле социальную ноту с блеском выдерживал до конца. Его подземное зло было метафорой диких политических практик преемников Чаушеску. Они снаряжали в Бухарест погромные экспедиции шахтеров, кирками и топорами сносивших со столичных площадей протестующих студентов. Кажется, что вот-вот и Тури разродится политической метафорой, но не тут-то было.

В шахту заявляется очень специальный профессор Бертье (Жан-Юг Англад), которому необходимы образцы неких минералов, доступных лишь на километровой глубине. Но, как легко догадаться с первых же минут его присутствия на экране, интересует его древняя хтонь. На километровой глубине залегают загадочные пиктограммы едва ли не допотопных времен, гробница «настоящего Бога», известного как «пожиратель душ», и горки скелетов в истлевших доспехах.

В общем, с экрана начинает литься нечленораздельная мистическая абракадабра, иллюстрируемая дешевыми спецэффектами. Что мы, оторванных, но говорящих голов мало видели в фильмах категории Б? И как бы ни старался Тури выдавить из нас слезу солидарности с Амиром и его товарищами, по-настоящему жалко только слепую белую лошадку, на которой древнее Зло проверило остроту своих древних клыков и когтей.