В начале уходящего года лечением детей, больных раком крови, в России не интересовался никто, кроме их родителей и нескольких сумасшедших энтузиастов. К концу года о детях, которые могли бы выздороветь, но умирают, снимаются документальные фильмы и телепрограммы, пишутся газетные заметки, созываются пресс-конференции и совещания в Кремле. Проблема, разумеется, не решена, но стала предметом политики. Как бы специальному корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ Ъ-ПАНЮШКИНУ ни хотелось, чтобы все было наоборот.
Я полагаю, карьера репортера имеет возрастные ограничения. Как карьера спортсмена. Приблизительно лет в 35 со всяким почти журналистом происходит нечто, производящее слишком сильное впечатление. Нечто такое, от чего потом становишься неспособен на профессиональную репортерскую отстраненность.
Мне 36. В начале этого года в Российской детской клинической больнице умерла пятилетняя девочка, о которой я написал несколько статей. Сначала мы собирали деньги ей на лекарства, потом собирали доноров сдавать для нее редкую группу крови. Но девочка умерла. Ее мама рассказывает, что за пару минут до смерти девочка искала потерявшуюся куклу. Кукла завалилась за матрас.
Ее мама звонила мне из аэропорта:— Валерий, мы улетаем домой. Я хотела вас поблагодарить.
Я выразил соболезнования. Когда она звонила, я сам только что прилетел из очередной командировки и выходил из самолета в том самом аэропорту Домодедово, из которого родители умершей девочки улетали в Хабаровск. Они везли с собой прах дочери. Мы были, вероятно, в двух минутах друг от друга. Но я побоялся подойти к ним и обнять их. Я боялся увидеть у них в руках сумку с биркой "Ручная кладь" и знать, что там в сумке. Я все еще надеялся забыть эту историю, как профессионально забывал прежде все остальные про антиглобалистов в Генуе, про революцию на Украине, про думские выборы. Не знаю, почему забыть не получилось. Эта девочка до сих пор иногда снится мне, как будто жива. А тогда снилась каждый день.
Весной позвонила актриса Дина Корзун. Она сказала, что читает все мои заметки про детей, больных раком крови. Я сказал, что смотрю все фильмы с ее участием. Она сказала, что в пользу детей, больных раком крови, затевает с актрисой Чулпан Хаматовой и кучей еще театральных звезд благотворительный концерт в театре "Современник" и не соглашусь ли я написать пресс-релиз. Я написал пресс-релиз, потом написал еще сценарий концерта, потом участвовал в репетициях. В конце концов эта общественная работа стала заменять собой профессиональную, и не знаю, почему руководство газеты не уволило меня тогда.
1 июня был концерт. Я удивился, увидев полный зал народа и узнав, что люди, пришедшие на концерт, собрали $250 тыс. благотворительных денег на аппарат для облучения донорской крови. Я совершенно не удивился, когда посреди концерта на сцену поднялся, неожиданно попросив слова, министр здравоохранения Михаил Зурабов и сказал, что мероприятие, конечно, у нас трогательное, но бессмысленное, поскольку не включено в системную реформу здравоохранения. Из зала послышались крики "Позор!", господин Зурабов сошел со сцены и покинул зал.
После концерта кто-то из влиятельных наших зрителей, наслушавшись историй о детях, больных раком крови, позвонил в администрацию президента. Кому-то из президентских помощников рассказали, что в Российской детской клинической больнице лежит больной раком крови мальчик и мечтает поесть с президентом блинов. Такая детская мечта. В один прекрасный день, не поставив в известность ни администрацию больницы, ни министра здравоохранения, президент приехал навестить мальчика. Привез из Кремля блинов. Полтора часа беседовал с доктором.
Доктор Галина Новичкова рассказала президенту, что каждый год в России 4 тыс. детей заболевают раком крови. Что при современных достижениях медицины можно было бы 80% заболевших детей вылечивать, а мы едва вылечиваем половину. Не хватает оборудования, лекарств, донорской крови. И главное — не хватает современного детского онкогематологического центра, в котором можно было бы создать необходимую для лечения лейкоза стерильность.
Доктор была в восторге от президента. Президент внимательно доктора выслушал и обещал решить все проблемы, даже построить современный онкогематологический центр. Врачей из РДКБ пригласили в Кремль к президенту на обед. По всем телеканалам стали показывать репортажи о детях, больных раком крови. Стали снимать про них документальный фильм на НТВ. Выделили для строительства центра землю на Ленинском проспекте. Заказали проект в Германии. В разной степени проектом строительства в Москве современного детского онкогематологического центра занимались заместители главы администрации президента Игорь Сечин и Владислав Сурков, министр Герман Греф, министр Михаил Зурабов. Расходы на строительство центра были вписаны в бюджет 2006 года отдельной строкой. Даже молодежное движение "Наши" обещало среди комиссаров своих отыскать несколько тысяч доноров.
Доктор рассказывала мне все это в кафе, а я боролся с чувством ревности. Я думал о том, что вот ведь ни мне, ни актрисе Дине Корзун, ни актрисе Чулпан Хаматовой не поверила целая страна, что надо лечить детей, больных раком крови, а президенту поверила сразу, стоило только президенту поесть с больным мальчиком блинов и погладить больного мальчика по голове. Это было низкое чувство. Я подавлял его. Я должен был радоваться, что вот наконец-то проблема лечения детей, больных раком крови, решится, пусть даже и благодаря президенту, которого я не терплю.
Теперь подводим итоги года. Аппарат для облучения донорской крови, деньги на который были собраны во время нашего концерта 1 июня, несколько месяцев простоял неразобранный в ящиках в холле Детской клинической больницы. Главный врач не мог найти для аппарата места.
Отдельная строка бюджета, предполагавшая выделение денег на строительство детского онкогематологического центра в Москве, исчезла, пока бюджет принимала Государственная дума.
Врачам-гематологам предложили на выбор два проекта центра, и оба никуда не годные, а третьего проекта пока нет.
В конце декабря молодежное движение "Наши", пославшее на пункты сдачи донорской крови пару десятков студентов, созвало пресс-конференцию и принялось врать, будто кровь благодаря движению "Наши" сдали какие-то там тысячи человек.
Кроме того, движение "Наши" опубликовало буклет о своих достижениях. В этом буклете без разрешения опубликованы были отрывки моих текстов и фотографии спасенных "Нашими" детей. Одна девочка была мертва к моменту публикации буклета.
Я написал про эту историю рассерженную статью. Мне позвонил лидер движения "Наши" Василий Якеменко.
— Зачем же вы так злобно, Валерий. Я просто хотел, чтобы студенты сдавали кровь!
— Вы опубликовали без разрешения матери фотографию мертвого ребенка.— Хочешь, мы извинимся перед тобой.— Господин Якеменко со свойственной "Нашим" невоспитанностью сразу перешел на "ты".
— Передо мной извиняться необязательно. Извинитесь лучше перед матерью мертвого ребенка, чью фотографию вы опубликовали без разрешения.
Вместо извинений последовало несколько публикаций в центральных газетах. В публикациях этих движение "Наши" представляется бескорыстными донорами, а врачи и активисты, собирающие донорскую базу для Российской детской клинической больницы, представляются коррупционерами, делающими себе пиар на крови.
Доктор-гематолог Галина Новичкова звонит мне и говорит:— Так страшно! Они такие страшные, эти "Наши". На нас столько вылито грязи. Такие ужасные слова пишут.
Полгода назад, когда мы затевали благотворительный концерт, я говорил доктору Галине Новичковой, что надо привлечь общественное внимание к проблеме лечения детей, больных раком крови. Я как-то забыл ей сказать, что если к какой-нибудь проблеме привлечь общественное внимание и деньги, то вокруг проблемы немедленно начинается крысиная возня. Я много писал о политике и привык не обращать внимания на крысиную возню. Доктор лечила детей и к крысиной возне не привыкла.
Хуже всего то, что теперь, когда детская онкогематология стала предметом пиаровских технологий, нельзя плюнуть и перестать писать об этом. Прах пятилетней девочки, умершей в начале года,— это такой "пепел Клааса", если вы понимаете, о чем я говорю.