"Задача нашей реорганизации — ввести ВЭБ в понятное правовое поле"

На днях Внешэкономбанк СССР (ВЭБ) совместно с Европейской экономической комиссией ООН провел семинар, посвященный привлечению частных капиталов в государственные проекты. О том, как именно могут сотрудничать бизнес и государство, обозревателю Ъ ЕЛЕНЕ Ъ-КИСЕЛЕВОЙ рассказал председатель ВЭБа ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВ.

— В последнее время ВЭБ выступает в роли пропагандиста государственно-частного партнерства. Об этом, к примеру, говорится в концепции реорганизации банка, а на днях ВЭБ провел семинар на эту тему. С чем это связано?

— Европейская экономическая комиссия ООН, выступившая инициатором проведения такого семинара, предложила нам стать одним из проводников идеи государственно-частного партнерства. Кстати, она является консультантом правительства по этой теме. Такое партнерство реализуется во многих странах, и весьма успешно, особенно там, где интересы бизнеса и государства совпадают.

Опыт западных стран показывает, что формы сотрудничества бизнеса и государства могут быть разными — от контрактов на выполнение работ по госзаказу до концессий. Однако самой популярной формой государственно-частного партнерства во всем мире стали концессии. Именно концессия, объединяя элементы договоров аренды, подряда, франчайзинга и инвестиционного соглашения, позволяет учесть самый широкий спектр интересов государства и частного партнера. Границы свободы концессионера закрепляются в концессионных договорах и не могут быть изменены в худшую сторону в течение всего срока концессии. А сроки концессий обычно составляют десятки лет.

В России к этому мы только подходим. Однако, по сути, ВЭБ уже сегодня — готовый механизм для реализации крупных инфраструктурных проектов в России. И на Западе это прекрасно понимают. Дело в том, что ВЭБ одновременно и агент правительства, и крупный финансово-кредитный институт. Такое сочетание позволяет нам стать ключевым элементом в новой российской системе взаимодействия бизнеса и власти. Государство вкладывает деньги в инфраструктуру, затем в проекты идет бизнес, деля ответственность с властью, и получаются дополнительные ресурсы на развитие того или иного региона.

— Как вы думаете, способен ли частный бизнес поверить государству после дела ЮКОСа, обвиненного в использовании налоговых льгот с целью ухода от налогообложения?

— Не хотел бы комментировать тему ЮКОСа. Убежден, что все извлекли хороший урок из этой истории. На мой взгляд, создание особых экономических зон — это как раз вот тот случай, когда власть и бизнес будут действовать в четких, понятных, справедливых, открытых условиях — и правовых, и экономических. Чтобы никто никогда не смог прийти и сказать: ребята, а вот вы там что-то такое неправильно сделали, налоги, скажем, минимизировали в Калмыкии, а работали на самом деле в Калининграде. Поэтому мне кажется, что идея особых экономических зон и разумная, и имеющая аналоги в мире, и вполне реализуемая в нашей стране. Потом я посмотрел на зоны, которые создаются, и на участников со стороны частного бизнеса: солидные компании, жесткий отбор и совершенно четкие намерения. Это не какие-то там фирмы-однодневки, это серьезные компании, серьезные инвесторы, в добропорядочности и состоятельности которых у меня сомнений не возникает.

— На ваш взгляд, будет ли бизнес чувствовать себя комфортно в рамках частно-государственного партнерства?

— Пока есть только один закон — о концессиях. На самом деле нормативных документов, которые бы четко прописывали роль, задачи и ответственность и власти, и частных инвесторов в реализации инфраструктурных проектов, должно быть много. Почему были провальные проекты в Венгрии или Мексике по строительству дорог? Потому что власть и бизнес действовали не во вполне прозрачном и понятном правовом поле. Существовали пробелы с точки зрения ответственности тех или иных участников процесса. Поэтому, конечно, можно говорить о государственно-частном партнерстве, о необходимости реализации этой идеи, но параллельно с этим необходимо создавать хорошую правовую основу. Для того, чтобы ни у кого никогда не возникало соблазна нарушить свои обязательства. И чтобы у любого участника была уверенность в том, что он, входя в проект, будет на равных или в известных пропорциях нести ответственность за реализацию этого проекта.

Еще немаловажное в этой связи обстоятельство — в России создано Агентство по особым экономическим зонам (мы с ним недавно подписали соглашение о сотрудничестве). Создание такого агентства должно упорядочить взаимоотношения бизнеса и власти — выбор экономических, промышленно-производственных, технико-внедренческих зон; думаю, что не за горами и создание рекреационных зон. Это все элементы, точнее, в чистом виде государственно-частное партнерство.

— Государство собирается финансировать через ВЭБ реализацию инфраструктурных проектов?

— Не совсем так. Может, через нас. Может, через инвестиционный фонд. Например, премьер-министр Михаил Фрадков недавно побывал в Красноярске и пообещал в случае выполнения соответствующих условий выделить деньги из инвестфонда на строительство Богучанской ГЭС. Богучанская ГЭС — это электричество, это вода, это возможность для строительства ЦБК, алюминиевого завода, то есть налицо совпадение интересов государства и частного бизнеса. В этом проекте и ВЭБ примет участие. Недавно мы подписали соглашение с администрацией Красноярского края о финансировании ряда проектов в рамках развития Нижнего Приангарья. Как госбанк, мы считаем необходимым реализовывать государственную идею по инфраструктурным проектам. Однако делаем мы это на коммерческой основе. Иными словами, речь не идет об альтруизме или банальном расходовании бюджетных средств. Кстати, если государство будет работать через инвестфонд, значит, к проекту будет подключен Российский банк развития (РосБР).

— С этим связана идея ВЭБа войти в капитал РосБР, которая содержится в концепции реорганизации вашего банка?

— Мы хотим, чтобы и наши собственные деньги, и деньги частных инвесторов, и деньги государства работали в одном направлении, чтобы была сопряженность государственных и частных интересов. Если на базе ВЭБа будет создан крупный банк развития — Внешэкономбанк РФ, он позволит обеспечить такую сопряженность и синергию, о которой мы говорим в концепции реорганизации ВЭБа. Кстати, я бы не стал выделять идею государственно-частного партнерства в качестве ключевой в концепции реорганизации нашего банка. Речь идет о создании на базе Внешэкономбанка холдинга, который бы объединял специализированные государственные банки.

В основе концепции лежит идея о том, что в нашей стране нет крупного института развития. У нас существует несколько госбанков, разрозненность и недокапитализированность которых не дает возможности реализовывать крупные проекты. Причем это не только инфраструктура, это и поддержка экспорта, это и импортозамещение, это и государственно-частное партнерство. Поэтому если и создавать такой институт, то он должен быть создан на базе существующего крупного и по российским, и по западным меркам финансового института.

— До сих пор ВЭБ заявлял о своих претензиях на включение в холдинг Росэксимбанка и РосБР. Возможно ли его расширение за счет других госбанков?

— Мы пока считаем, что эти два банка на начальном этапе вписываются в идею о создании национального банка развития. По мере необходимости его можно и расширить. Но об этом пока говорить рано. Мы рассчитываем, что сможем капитализировать Росэксимбанк (сейчас ВЭБу принадлежит 94,6% акций этого банка.— Ъ) и РосБР без привлечения бюджетных источников, исключительно за счет выкупа допэмиссий их акций.

— Рассматривается ли вариант передачи в капитал ВЭБ РФ части госпакета акций в РосБР, 100% акций которого принадлежат Росимуществу?

— Мы решили пойти по более понятному и не отпугивающему наших партнеров и оппонентов пути. Не исключаю, что возможен и такой путь, когда государство внесет свой пакет акций в РосБР в качестве имущественного взноса в уставный капитал новой финансовой структуры. Но это вопрос, который предстоит решать государству. Мы решили велосипед не изобретать, а изучили опыт других стран — Германии, Китая, Южной Кореи, Казахстана. Везде есть похожие структуры. Где-то это холдинг, как, скажем, в Германии, где-то это просто банки развития, но все они создавались по специальным законам. Они не подлежат контролю со стороны национальных надзорных органов, но тем не менее выполняют нормативы и следуют в своей деятельности нормам, отработанным в рамках "Базеля-2".

В Германии, например, с 1948 года существует такой институт — KFW. В орбиту его влияния входят в том числе специальный банк по экспортному кредитованию, институт, который занимается мелким и средним бизнесом, он также работает с ипотекой и так далее. То есть это как бы банк для банков. Он берет средства с внутреннего и внешних финансовых рынков, а потом действует, исходя из оценки собственных рисков и рисков заемщиков. Кстати, все программы заимствований этого банка обеспечены государственными гарантиями, но эти гарантии не учитываются в бюджете, речь идет о внебалансовых обязательствах бюджета. При этом банк соблюдает все нормативы "Базеля-2", отсюда отсутствие каких-то конфликтов с надзорными властями.

Подобную концепцию реорганизации ВЭБа мы предложили правительству, и сейчас она рассматривается во всех ключевых министерствах и ведомствах. И, как нам кажется, наша идея встречает понимание. Конечно, идея создания такого холдинга или госкорпорации по сути революционна. И на быстрый успех рассчитывать не приходится. Тем более что наши оппоненты говорят о том, что государство и так имеет серьезное влияние в банковском секторе. А теперь вот еще и на базе ВЭБа создается очередной монстр с капиталом $2,5 млрд, который будет конкурировать не только с частными коммерческими банками, но еще и с государственными, такими как Сбербанк или ВТБ. Не секрет, что ВЭБ — структура для многих до сих пор непонятная, которая занимается и долгами, и внешнеэкономическими операциями, и работой на коммерческих условиях со своей корпоративной клиентурой. Задача нашей реорганизации — ввести ВЭБ в понятное правовое поле и сделать максимально полезным для государства.

— Сегодня мы не видим серьезных проблем в том, чтобы эти функции за Внешэкономбанком остались. Исторически мы — и долговое агентство, и институт развития, поскольку десятилетиями занимались поддержкой экспорта, привлечением инвестиций, реализацией крупных проектов, в том числе и инфраструктурных. Так уж сложилось. И так формировалась вся наша логистика отношений с Минфином и правительством. А вот работать в розничном бизнесе мы не собираемся. Кстати, тот же KFW, на пример которого мы опираемся, вообще не имеет права держать депозиты клиентов. Это удел тех отдельных структур, которые имеют банковские лицензии.

— В нашей концепции мы полагаем необходимым оставить Внешэкономбанк СССР в силу того, что он по-прежнему является участником ряда межправительственных соглашений. И пока эти соглашения не переоформлены на другую структуру, мы полагаем возможным сохранить Внешэкономбанк СССР номинально и, создав Внешэкономбанк РФ, передать ему управление централизованным балансом. Мы оценили и привлекли к этой работе целый ряд российских и международных консультантов. В принципе работа посильная, и мы не исключаем того, что в течение года все эти соглашения можно будет переоформить и переподписать.

— Упразднен. Мы не видим необходимости в сохранении брэнда "Банк внешнеэкономической деятельности СССР". Пожалуй, это единственное на просторах бывшего Советского Союза учреждение, которое в своей аббревиатуре несет известные четыре буквы. Это вообще отдает каким-то анахронизмом.

— А что будет с пакетами акций в ряде предприятий, которые принадлежат ВЭБ СССР, например в АвтоВАЗе или НОВАТЭКе? В ходе реорганизации банка они будут переведены на баланс госкорпорации или же проданы?

— Большинство этих проектов можно отнести к инфраструктурным или направленным на развитие конкурентоспособных производств. Так что участие ВЭБа в капитале АвтоВАЗа, НОВАТЭКа или в проекте по строительству Шереметьево-3, на мой взгляд, вполне оправданно. По крайней мере, это инвестиции не носят спекулятивного характера, и расставаться с ними мы пока не собираемся. В будущем эти пакеты будут переоформлены на Внешэкономбанк РФ. Напомню, что недавно мы договорились с администрацией Красноярского края об участии в корпорации развития Нижнего Приангарья и теперь ведем переговоры с китайскими банками о совместном финансировании ряда проектов на территории края. Кроме того, мы планируем приобрести пакет акций в авиакомпании "Волга-Днепр" — сейчас ведутся соответствующие переговоры с акционерами.

— Не секрет, что предложенная ВЭБом концепция собственного реформирования вызывает массу споров в госведомствах. В частности, предложение ВЭБа использовать пенсионные средства для реализации инфраструктурных проектов. Что вы отвечаете своим оппонентам?

— Начнем с того, что мы это предлагаем не в контексте нашей собственной реорганизации, а в контексте расширения возможностей для инвестирования накоплений "молчунов". Более того, некоторые специалисты, которые изучают нашу концепцию, рекомендуют выделить в рамках холдинга госуправляющую компанию. Поэтому мы в контексте реорганизации ВЭБа вопрос об использовании пенсионных накоплений для реализации инфраструктурных проектов не поднимаем. Мы говорим об этом только потому, что средства, которые находятся у нас в управлении, уже приближаются к 170 млрд рублей. Это огромные ресурсы, а финансовых инструментов для того, чтобы их инвестировать, уже не хватает. Дело в том, что мы в нашей инвестиционной декларации ограничены во вложениях только в государственные ценные бумаги — рублевые либо валютные. Однако мы ставим вопрос о выходе на другие финансовые инструменты, например, на гарантированные правительством бумаги, которые привязаны к инфраструктурным проектам.

— В рамках госгарантий и под конкретные проекты предполагается выпуск долговых инструментов, в которые могут инвестироваться средства пенсионных накоплений, и таким образом будут обеспечены вложения в "длинные" капиталоемкие проекты. Эта идея не несет в себе ничего нового, во многих странах пенсионные деньги успешно работают при реализации "длинных" инфраструктурных проектов. Впервые результатами деятельности управляющих компаний будущие пенсионеры воспользуются только в 2022 году. У нас большой резерв не только времени, но и ресурсов, потому что объемы пенсионных накоплений растут лавинообразно. На мой взгляд, пора подумать над их инвестированием в реальную экономику.

Впрочем, вложения в акции и облигации предприятий или в федеральные займы — это тоже работа на экономику. В отличие от идеи перепрофилировать стабфонд на работу внутри России (это только усугубит ситуацию с инфляцией, поскольку это не заработанные экономикой деньги, а просто сверхдоходы от высоких цен на нефть). Пенсионные накопления генерированы нашей экономикой, поэтому их безболезненно можно пускать на реализацию тех или иных проектов, и прежде всего инфраструктурных, требующих больших капиталовложений.

— Но ведь инфраструктурные проекты далеко не всегда могут обеспечить высокую доходность, на которую вправе рассчитывать будущие пенсионеры...

— А вот с этим утверждением я бы как раз не согласился. Опять же опираясь на практику других стран, в том числе и западных, где сегодня банки работают на таких коротких маржах, которые и не снились при наших ставках кредитования в 12-15%. Так вот, инфраструктурные проекты там зачастую обеспечивают доходность в 15% годовых. Для того чтобы проект стал окупаемым, его нужно хорошо просчитывать. А для этого нужны специалисты, организации, работающие на стыке интересов государства и частного бизнеса. И опять мы возвращаемся к тому, что ВЭБ может стать проводником и политики реализации инфраструктурных проектов, и идеи государственно-частного партнерства, являясь к тому же государственной управляющей компанией. То есть у государства есть инструмент и для реализации таких проектов, и для контроля.