Вчера в московском театре Сатиры состоялась премьера инсценировки романа "Мастер и Маргарита" "Шизофрения, как и было сказано" в постановке Михаила Зонненштраля.
Сценическая версия романа Михаила Булгакова — третья режиссерская работа актера Театра сатиры Михаила Зонненштраля. Предыдущие два спектакля — "Контракт" по Самуэлю Мрожеку и "Папа, папа, бедный папа..." по Артуру Копиту. В отличие от этих пьес роман Булгакова в России слишком известен, а потому его сценической версии подобает быть либо всеобъемлющей (пусть и мнимо) интерпретацией (как в театре на Таганке), либо волевым утверждением узкостилевых амбиций (как у Беляковича в театре на Юго-Западе). Иначе режиссер рискует не выйти ни на один из возможных путей сценического истолкования произведения. Что и произошло с Зонненштралем, в спектакле которого актеры оказались буквально погребены под руинами неловкой инсценировки.
У истоков постановки было, по-видимому, желание радикально профанировать роман — так сказать, спустить его с небес на землю. На это указывает и название спектакля, и его композиция: в начале и в конце пьесы перед зрителем предстает клиника профессора Стравинского. Все происходящее в промежутке следует, очевидно, считать порождением больного воображения Ивана Бездомного. Лукавый намек на возможность такого толкования содержит эпилог романа: одинокий Иван, уцелевший свидетель трех фантастических дней, одолеваемый кошмаром-воспоминанием, может показаться случайным участником событий, тщетно пытающимся проникнуть в герметическое пространство свершившегося. Булгаковский эпилог, появившийся уже после создания основного текста романа, действительно может спровоцировать постановщика на создание инсценировки с кольцевым построением, но концы с концами в спектакле не сходятся. Ни один из персонажей не выявлен вполне, и не знаешь, чему это приписать: дефектам режиссуры — тривиально, плохой игре актеров — неловко.
То, что Мастер и Пилат — одно лицо, совершенно ясно, лучше уж Валерию Гаркалину и не снимать синий халат и бейсболку, чтобы остаться в черных брюках и майке — это переодевание все-равно ничего не означает. Зато неясно, почему суетливый Гаркалин-Пилат вроде бы всерьез переживает драму своих отношений с очкастым Иешуа, похожим на нетрезвого Шурика из "Кавказской пленницы", в то время как Гаркалин-Мастер — это грубый, несколько заторможенный и притом развратный тип, который валит Маргариту (Елена Яковлева) на пол прямо на глазах у своих избавителей. И трудно сказать, "хотели" или "не хотели" создатели спектакля дезавуировать величие Пилата, а также глуповатого Воланда (Анатолий Гузенко), подвергающегося неаппетитным поцелуям Бегемота и то и дело запевающего гнусавым тенорком "Славное море, священный Байкал". Однако инсценировочные, смысловые просчеты — ничто рядом с тем тягостным впечатлением, которое производят поразительная немузыкальность спектакля, его ритмическая неорганизованность и безграмотность его оформления. Так, полет Маргариты являет собой ряд маловыразительных пластических этюдов, тянущихся при ровном белом свете и сопровождаемых пением дуэта Монсеррат Кабалье — Фредди Меркьюри. Пение красиво, остальное — нет, не исключая и ярко-красного комбидресса Маргариты. Но почему именно этот дуэт и именно здесь — такая же загадка своенравного вкуса (или его отсутствия), как и выбор для финала именно духовного стиха "Ты дороженька господняя...", а не, предположим, "Выди-ко, человече, на Сиянскую гору...".
Спектакль был бы вызывающе неприятен, когда бы не был столь сокрушительно скучен. Даже предполагая в его замысле наличие своеобразного вдохновения, можно лишь развести руками и повторить вслед за Баратынским: "Его капустою раздует, а лавром он не расцветет". И все-таки за этой частной неудачей академической сцены, давно переживающей не лучшие времена, проступает более общее и довольно тревожное явление. "Погоня за зрителем", затеянная некоторыми театрами в этом сезоне, на глазах лишает сценическое искусство остатков благородства и грозит ему потерей уважения со всех сторон. "Ваш спектакль посмотрели и сказали только одно: что он, к сожалению, не поставлен", — того и гляди заявит очередному "мастеру" равнодушный мелкий бес.
МИХАИЛ Ъ-СМОЛЯНИЦКИЙ