Владимир Сорокин выпустил новый роман. В книге, только что вышедшей в издательстве "Захаров", наконец, собраны все части трилогии: "Лед" (2002), "Путь Бро" (2004) и "23 000" (2005). Рассказывает ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
Последнюю часть трилогии неслучайно выпустили под одним переплетом с двумя предыдущими. Теперь еще отчетливее видно, что это не три романа, а один сплошной текст и деление на эпизоды здесь гораздо более значимо. Брошенные было сюжетные линии сложились в законченный ледяной узор. Читатель полной версии сможет подивиться, как задела самого писателя идея противостояния "братьев Света" и "мясных машин", если ей одной он посвятил целую эпопею.
Последняя часть начинается с того самого эпизода, что был заявлен еще в романе "Лед" в качестве бонуса. Малыш Миша, оставшийся один дома, конечно, оказывается не простым мальчиком. Это "брат Горн", один из самых главных персонажей могущественного "Братства Света", которое уже долгие годы идет к воссоединению, чтобы исправить ошибку под названием "планета Земля". По славному братскому обычаю, уже досконально изученному читателями "Льда" и "Пути Бро",— Мишу ударяют ледяным молотом и приказывают "говорить сердцем". Сцена эта, как всегда, не для излишне чувствительных — Сорокин еще раз подтверждает свое умение "пощекотать" читательские нервы. Братьям все сложнее похищать светловолосых и голубоглазых неофитов: это в сталинские времена они могли притворяться сотрудниками в штатском, теперь их самих принимают за каких-то террористов. У Сорокина фантастический сюжет довольно прочно вживлен в нашу действительность.
Кажется, что дальнейшее повествование будет полностью посвящено все тем же техническим подробностям: когда братьев, наконец, станет именно 23 тысячи, они отправятся на далекий остров, чтобы произвести свой последний обряд. Но не тут-то было: мы совершенно зря целых два романа поддавались гипнозу братьев, чуть ли не сочувствовали их напряженному духовному поиску, их максималистскому желанию заставить людей "говорить сердцем". На любое действие есть противодействие. Теперь роль сопротивленцев взяли на себя отдельные, в сорокинской терминологии "мясные машины" (простые люди: шатены, брюнеты и рыжие, с карими и зелеными глазами, лишенные дара "сердцеведения").
С появлением русской американки Ольги Дробот и ее шведского друга, которые готовы на все, чтобы остановить все эти "сорок тысяч братьев", действие заметно оживляется. И не даром: ведь вместе с буквально усыхающими от нечеловеческого духовного напряжения героями обезвоживался и язык повествования. Так что для сюжетного напряжения срочно понадобилась живая кровушка этих самых, вроде бы уже отработанных "мясных" чудовищ. На сцене даже появляется некая политическая партия, чья эмблема — "лохматый зверь, любящий спать зимой, изображенный на фоне контуров страны Льда". А дальше — как в настоящем триллере, нельзя пересказывать содержание. Кто победит в финальном бою, "нечеловеки" против "мясных машин" — узнавайте сами.
И "23 000", и вся трилогия в целом станут неожиданностью для тех, кто привык считать Сорокина писателем-провокатором, писателем для избранных. Владимира Сорокина обычно подавали как замысловатое блюдо для литературных гурманов. Это всегда была стилистическая игра, словесный пир (отсюда название одного из сорокинских сборников). И вдруг он стал писать даже слишком понятно. Вот, например, один из самых трогательных пассажей романа о замусоленной бумажке, которую герою дал "один ребе в гетто": "Вот бумажка, это ты сам, жизнь за день комкает тебя, превращает в комочек, а вечером ты расправляешься, забываешь мир и снова предстаешь перед Богом во всей своей правде". Да и как же без этой бесконечной тревоги по поводу того, что "мясо клубится". Ведь как-то так повелось, что если у писателя нет этого ощущения (как бы оно ни именовалось, "мясо клубится", "филистеры одолели", "среда заела"), то он и не писатель.
В общем, Владимир Сорокин стал писать так понятно, что даже критики оторопели. Рецензенты, конечно, все равно по старой привычке найдут тайные смыслы, прощупают интертекстуальность, найдут в романе цитаты от библейской "Книги Иова" до сказочной "Снежной королевы". Но писатель на это еще и в многочисленных интервью открытым текстом втолковывал: мол, никаких языковых экспериментов не ждите, эти романы — предостережение превращающимся в "машины", попытка проснуться самому и "разбудить других". Недаром не так давно писатель даже обратился к своим "зоилам" с открытым письмом, где призвал всех не напрягаться с заумными трактовками, почувствовать себя на пространстве "Льда" и "Пути Бро" "как дома". А лучшей своей читательницей он признал простую парикмахершу. Как это часто бывает, "странный" писатель пришел к "нормальным" людям.