концерт фортепиано
В Большом зале консерватории Андрей Гаврилов сыграл все ноктюрны Шопена за вечер. ВАРЯ Ъ-ТУРОВА наблюдала, как его с легкостью затмил своим выступлением Михаил Горбачев.
Концерт был посвящен 20-летию перестройки, организован фондом Михаила Горбачева, а средства от продажи билетов передадут детям, больным лейкозом. Следствием этого стали два выступления Михаила Горбачева на сцене консерватории. Перед началом концерта президент СССР пояснил, зачем нужно было посвящать ноктюрны Шопена именно перестройке: "Нам захотелось наконец подумать о том, что мы сделали". Также он сообщил собравшимся, что "выдающийся наш соотечественник позволяет себе даже интерпретировать композиторов". Проживающий в Швейцарии соотечественник в ответ проанонсировал свое выступление: "Сегодня концерт, посвященный политическим переменам, вернувшим нам Россию. Ноктюрны Шопена — это дневники композитора, я сегодня буду играть жизнь Шопена, от начала и до конца. Выбор именно этого композитора не случаен, ведь для меня Михаил Сергеевич — романтический герой".
Когда обмен любезностями завершился, нашлось время и для музыки. Ноктюрны Шопена, наверное, самое родное для каждого пианиста, что есть в фортепианной литературе. Ранее они вроде бы не игрались в одном концерте. Это даже странно, учитывая этакую полумузыкальную-полуспортивную моду — играть разом, к примеру, все каприсы Паганини или концерты Бетховена. Возможно, дело как раз в том, что к спорту романтические миниатюры Шопена отношения не имеют. Они не то чтобы особенно сложны технически и все вместе занимают около двух часов — вполне обычная продолжительность для концерта.
Андрея Гаврилова можно уверенно назвать самым спорным пианистом нашего времени. Ни один другой исполнитель не вызывает столь жарких дискуссий — отзывы варьируются от "вульгарной бездарности" до "человека с печатью гения". Надо заметить, что сам маэстро споры всячески провоцирует. К примеру, своими шокирующими и бездоказательными рассказами о Святославе Рихтере, с которым он был знаком. Провокацией являются не только многочисленные интервью пианиста, но и большинство его концертов. Любитель перевернуть темпы с ног на голову, Гаврилов не сделал исключения и для ноктюрнов.
Концепции в его трактовке обнаружить не удалось, если только не считать таковой необоснованно быстрый темп во всех мажорных пьесах и избыток педали в минорных. Прелесть ноктюрнов в их разности, но в этот раз все ноктюрны оказались похожи друг на друга, на самого господина Гаврилова и, как следствие, потеряли всякую связь с автором. Образная сфера казалась абсурдной. Нежность и обаяние Ми-бемоль-мажорного (сочинение 9, #2) сменило светское кокетство немолодой дамы. Этот образ пианист применял почти во всех мажорных ноктюрнах. То и дело он обрывал концы фраз в кульминациях, из-за чего интонация приобретала какой-то манерно-хихикающий характер. В середине До-диез-минорного ноктюрна (сочинение 27, #1) пианист промахивался мимо всех нужных басов. А середину соль-минорной пьесы он прямо-таки отдубасил, как будто речь идет о каком-нибудь новейшем композиторском опусе, требующем игры кулаками и локтями по клавишам, а вовсе не о лирике главного польского композитора. Темпы менялись бесчисленное количество раз, причем не просто на протяжении одного ноктюрна — даже в рамках одной фразы. Конечно, шопеновское рубато, то есть свободное обращение с фразой, темпом,— это классика жанра. Но между свободой и беспределом есть, как говорится, нюанс.
Эпатаж как жанр искусства, несомненно, имеет свою ценность. Но только в том случае, если этот эпатаж не подделывается под консервативное искусство. В противном случае очень трудно отделаться от ощущения фальши. Ощущение это усиливалось по мере приближения концерта к концу и достигло кульминации, когда, сыграв все ноктюрны, пианист вышел к микрофону и сказал: "А теперь я хочу совсем поменять тему". Как, подумалось, можно, по словам пианиста, "прожив жизнь", вдруг эдак запросто поменять тему. Да еще как: "Я хочу сыграть любимую пьесу Михал Сергеича, 'Наваждение' Прокофьева". В ответ Михаил Сергеевич поделился с публикой своим наблюдением, что "'Наваждение' — это гимн нашего времени". Ноктюрны, лирика, романтика и геройство, "Шопен, никому не показывающий кулака" — все это оказалось как бы и ни при чем. "И все-таки перестройка победила!" — завершил концерт Михаил Горбачев. Ему, конечно, виднее. Жаль только, что перестройка в итоге победила и Шопена.