После публикации в Ъ 30 июня статьи о шести витражах из спецхрана Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина (ГМИИ), которые могут оказаться частью витражного комплекса из Мариенкирхе во Франкфурте-на-Одере, хранившегося до недавней передачи Германии в Эрмитаже, директор Эрмитажа МИХАИЛ ПИОТРОВСКИЙ прокомментировал ситуацию корреспонденту Ъ АННЕ Ъ-ТОЛСТОВОЙ.
Готический собор Девы Марии (Мариенкирхе) во Франкфурте-на-Одере знаменит тремя витражными окнами XIV века, одно из которых уникально по своей иконографии, так как представляет историю Антихриста. В 1943 году, с началом союзнических бомбежек Франкфурта, витражи демонтировали и перевезли в Потсдам, где их вместе с другими художественными ценностями конфисковала после войны советская армия. 111 из 117 фрагментов витражей попали в Эрмитаж, 6 частей считались пропавшими. Правительство ФРГ неоднократно просило вернуть витражи, но только весной 2002 года Госдума РФ приняла закон об их возвращении Германии. В ответ немецкая компания "Винтерсхалл" профинансировала реставрацию новгородской церкви Успения на Волотовом поле, разрушенной во время войны. Однако недавно стало известно, что шесть недостающих витражей могут находиться в ГМИИ — такое заявление сделал Ъ бывший ученый секретарь музея Андрей Воробьев.
— Вы догадывались, что шесть недостающих витражей из Мариенкирхе могут храниться в Пушкинском музее?
— После вашей публикации я поговорил с Ириной Александровной Антоновой (директор ГМИИ.—Ъ). Весьма вероятно, что там есть некоторые витражи из Мариенкирхе. Не надо делать из этого сенсацию — это только вредит решению проблемы перемещенных ценностей. Когда мы исследовали наши витражи, возникло предположение, что где-то должно быть еще несколько частей, но нужно все тщательно исследовать и убедиться, ведь речь идет уже о юридическом вопросе. Из музейного фонда России вещи могут уйти только в двух случаях — по решению суда и по ошибке. Поэтому тут торопиться не стоит. Витражи Мариенкирхе были возвращены Германии по федеральному закону, принятому Госдумой. Я твердо уверен в том, что по всем вопросам о перемещенных культурных ценностях должны приниматься федеральные законы — это очень серьезная вещь с большими политическими последствиями в будущем. Решение Дума приняла в полном соответствии с российским законом о перемещенных культурных ценностях, который германская сторона, кстати сказать, не признает: витражи возвратили как церковное имущество.
Если витражи в ГМИИ действительно из Мариенкирхе, то тогда предстоит такая же процедура: предъявление претензий германским правительством, разбирательство на межведомственной комиссии, передача вопроса в Госдуму. Действовать возможно только законным путем: это обеспечит сохранение национального интереса России, а не отдельных политиков или деятелей культуры. Я думаю, что витражи Мариенкирхе должны быть добавлены к тем, что уже перевезены в Германию. По-моему, вопрос с Мариенкирхе был решен правильно: есть вещи, которые Германии важнее, чем нам, а есть вещи, которые нам нужны — и мы их никогда не отдадим.
— Лучшие специалисты по витражам Мариенкирхе работают сегодня в Эрмитаже. Будут ли допущены ваши хранители и реставраторы к экспертизе витражей из ГМИИ?
— Не знаю, если возникнет нужда, наверное, будут. Действительно, лучшие специалисты по витражам — в Петербурге, и мы работаем в тесном контакте с немецкими коллегами; только что там восстановили одно окно, наши реставраторы туда ездили. Франкфурт-на-Одере очень благодарен нам за то, что было сделано. При реставрации они применяют те же методы и даже для сбора средств на нее придумали показывать отреставрированные нами витражи рядом с остальными, в плохом состоянии. Хотя в этом вопросе между музейными работниками и политиками были разногласия. У нас имелся совместный российско-германский проект по реставрации: отреставрировать все здесь, выставить и только потом везти в Германию. Но германские политики потребовали немедленного возвращения всех витражей и именно в плохом состоянии.
— Немцы были заинтересованы в возвращении витражей в плохом состоянии по политическим мотивам?
— Кому-то действительно хотелось продемонстрировать, что мы воры, не умеем обращаться с культурными ценностями и должны вернуть награбленное. Ведь если мы эти вещи изучаем и реставрируем — значит, мы не грабители. Наша позиция принципиально другая: мы конфисковали значительную часть германского культурного наследия с территории Пруссии и Саксонии в качестве компенсации за наше уничтоженное культурное наследие. И поэтому разговоры должны вестись как бы с нуля, а не с позиции "украли — отдайте". Чем дольше мы ведем всякие споры, тем меньше возможности совместно реставрировать эти вещи, а ведь многие из них в этом остро нуждаются. Нужно делать совместные выставки вроде "Неведомых шедевров" или "Шлиман--Троя--Петербург", но эти планы все время наталкиваются на противодействие политиков. После того как изданы музейные каталоги, почти никто не предъявляет претензий. Вещи доступны и научно исследованы. Мы сейчас готовим совместную российско-германскую выставку про Меровингов и Великое переселение народов; надеюсь, в ней будут участвовать Исторический музей и ГМИИ. Имеются и другие планы. У Германии есть проект создания российско-германского культурного института, чтобы совместными усилиями изучать то, что у нас есть, давать рекомендации к реставрации, готовить выставки. Эти проблемы должны переходить в план спокойного музейного разговора, без истерики.
— Отношение к хранящимся у нас перемещенным ценностям как к награбленным, очевидно, связано с тем, что они скрывались?
— Конечно. У нас есть только один грех: то, что мы это не показывали. Это большой музейный грех, и его нужно исправлять. Что касается остального, Россия никаких преступлений не совершила. Страсти раздуваются людьми, которые, как правило, не ходят на выставки. Речь идет о вещах музейного характера — вещей ранга национальных символов здесь почти нет. Поэтому надо решать это спокойно, даже цинично — по системе торга и с обязательным участием Думы. Есть общая схема, которая обеспечивает соблюдение национального интереса России, а в каждом конкретном случае он может быть разным. Например, в случае в Мариенкирхе возврат был нормальным шагом: нам это было никогда не выставить, кроме того, создалась атмосфера, которая способствовала вложению немецких денег в реставрацию церкви Успения на Волотовом поле. В случае балдинской коллекции (собрание западноевропейского рисунка, на возвращение которого давно претендует Германия.— Ъ) наш интерес — получить часть рисунков, которые заполняют лакуны в собрании Эрмитажа, остальное — отдать в Бремен.
— А получил ли Эрмитаж компенсацию за витражи Мариенкирхе?— Да, получил. Нашим законом компенсация предписана, и мы обязаны ее требовать. Когда мы посчитали, сколько Эрмитаж потратил на реставрацию и выставку (это принципиально: без выставки и публикации ничего нельзя передавать, потому что тогда мы действительно будем выглядеть бандитами), получилась сумма примерно $400 тыс. Но кое-кто из наших политиков счел, что мы просим слишком много. Это для нас оскорбительно: мы вообще-то четко и правильно считаем деньги. Потом в Германии стали говорить, что они столько дать не могут. В итоге какую-то компенсацию мы получили, но мне кажется, что в этих вещах мелкое крохоборство выглядит некрасиво. Нам здесь важно сохранить национальное достоинство, лицо России. И не стоит использовать для борьбы за какие-то финансовые потоки такие деликатные, связанные с национальным самосознанием вопросы.