В понедельник в кинотеатре "Москва" открывается ретроспектива фильмов с участием Мэрилин Монро. До сих пор ни один ее фильм (кроме знаменитого "Некоторые любят погорячее" — в нашем прокате "В джазе только девушки") у нас не шел. Ее знали по фотоснимкам и легенде. И с нетерпением ждали "подлинной встречи с ней".
Не видевшие фильмов с Монро советские зрители довольствовались мифом о ней и считали это своим личным несчастьем. Увидев, наконец, эти старые ленты, публика может с удивлением обнаружить, что они ничего нового не прибавляют к тому, что и так известно. Фильмы Мэрилин Монро имеют к ней не больше отношения, чем ее купальник в горошек, проданный недавно на аукционе за баснословную сумму. И то и другое есть любопытный сувенир, оставляющий в некотором разочаровании: и это все?
Ни одна из ее картин не стала событием. Как актриса она не имела успеха у критиков. Кроме того, отличалась удивительным непрофессионализмом, была необязательна и капризна, доводя до бешенства многих своих экранных партнеров (смерть Кларка Гейбла от инфаркта в конце съемок фильма "Неприкаянные", возможно, на ее совести). Один из западных кинокритиков отмечал, что фильмы с Мэрилин Монро в главной роли удивительно неестественны — "все в них, начиная с нее самой с вечно горестно искаженным лицом, исполнено некоего напряжения, выдающего всеобщий страх, что она забудет свой текст или что-нибудь перепутает". Все это правда. И все это неважно — потому что уже при жизни она была скорее символом, чем актрисой. А после своей смерти окончательно стала мифом, одним из самых крупных в ХХ веке.
Кинообраз Монро есть миф уже разоблаченный — миф о пухленькой блондинке, готовой распространить свое обаяние на всякого встречного мужчину. Гибель Монро создала новый миф — миф о жертве равнодушия и коммерции, неудавшейся большой актрисе и очень несчастной женщине. Реальная трагедия ее жизни обернулась фантастическим успехом этого посмертно созданного имиджа, частью которого является "Мэрилин как бесконечная нереализованная возможность".
Кажется, впервые в истории столь колоссальные интеллектуальные и художественные усилия разных людей были брошены на дематериализацию реальной женщины. Ее корявое, но абсолютно конкретное имя — Норма Джин Бейкер, сама нормальность — было заменено на всеобщее, космополитическое, как ее новые платиновые волосы, — Marilyn Monroe. Это даже не имя — банальный фонетический дизайн, равный разве что тотальной банальности Всеобщего Английского Языка. Одна буква, удвоенная росчерком пера: удобно и легко запоминается. Требование технологии века пиктограмм и логотипов, а не сложных вышитых монограмм. Мерцающая неоновая надпись. Впрочем, так делали всегда: Грета Гарбо — ГГ, Брижит Бардо — ББ. Лишь Марлен Дитрих выпадает из списка, как, впрочем, и из блистательного ряда голливудских тривиальностей.
Ее непрерывно снимали, и ряд оптических преломлений последовательно уничтожал оригинал. Но окончательно убил ее, уже после смерти, Энди Уорхол — серией цветных шелкографий, в которых бесконечно растиражировал один из ее фотопортретов, всякий раз пропуская его через новый цветной фильтр. В каждом из отпечатков еще сохраняется что-то от живой Мэрилин и от реальных чувств к ней, но спектр, на который Уорхол разложил ее, облучив бессчетное число раз, свел ММ к нулю — и одновременно возвысил. Она никогда не выйдет из моды — не ностальгические воспоминания связывают нас с ней, но восторг и ужас перед вечным идолом.
ММ — образ желания, доступный (это было ее главным актерским козырем — органика доступности) — и одновременно катастрофически недоступный. Во время войны в Корее ее привозили специальным самолетом на театр военных действий, чтобы на краткий сияющий миг показать ревущей от восторга толпе солдат. Она раздвигала и складывала пухлые губы, вибрировала бедрами, прикрывала веки, дышала своей полной грудью, шепча "I want to be kissed by you" ("я хочу быть целованной тобой" — в характерном для нее пассиве). Она физически присутствовала и колыхалась — как мираж. Поманив, мгновенно исчезала на своем сказочном самолете.
Она всегда была объектом, а не субъектом, хотя отчаянно боролась с этой ситуацией, пытаясь "найти себя" и перерасти свой имидж. Сегодня звезды поняли (в основном на ее примере) что иметь такой абсолютный имидж — редкая удача. Именно на этом строит свою карьеру Мадонна — механическая Мэрилин, излечившаяся от своих комплексов. Для феминистской идеологии Мэрилин — мученица мужского шовинизма, не реализовавшая себя из-за того, что мужчины относились к ней исключительно как к сексуальному объекту. Однако она реализовалась — как вечный памятник Вожделению вообще, как вневременной, абсолютный фетиш, вечная зовущая возможность — "последний миф на долгом закате американской мечты", как назвал ее писатель Норман Мейлер.
Она лучше выходила на фотографиях, чем в кино. И навсегда осталась в статичном образе — застыла на решетке манхэттенской мостовой, с раздуваемой съемочным вентилятором юбкой, вечно обнажающей ее корпулентные бедра. В 1991 году ей исполнилось бы 65 лет, и это невозможно себе представить. Черты увядания и жизненной зрелости могут быть присущи только живому человеку. В 1991 году 65 лет исполнилось бы Норме Джин Бейкер — не Мэрилин Монро.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ, ПАВЕЛ Ъ-ГЕРШЕНЗОН