Событие недели — "Олдбой" (Old Boy, 2004) южнокорейского режиссера Чан Ву Парка (18 июня, "Первый канал", 23.40 ****). По словам президента жюри Каннского фестиваля Квентина Тарантино, нарушившего этим признанием тайну совещательной комнаты, он всячески проталкивал "Олдбой" в победители и тот чуть-чуть не обошел Майкла Мура с его "Фаренгейтом 9/11". Обаяние фильма, основанного на давнем японском комиксе, в свою очередь опиравшемся на сюжет "Графа Монте-Кристо",— в непривычной для европейского сознания смене интонаций, привольном сюжетосложении. Фильм развивается судорожно, пунктирно, логические связи — не главное, что волнует режиссера. Такая прихотливость обоснованна: логика фильма — это логика сна, вернее, кошмара, пережитого наяву героем. Молодого бизнесмена, ходока и выпивоху, похищают и держат во вполне комфортабельном узилище на протяжении 15 лет. Почему его похитили, так же непонятно, как и то, почему освободили, в буквальном смысле слова выкинув на крышу многоэтажного здания. Излив душу встреченному на крыше самоубийце, которого исповедь, впрочем, не спасла от вполне уморительной смерти, он отправляется на поиски истины. Но Чан Ву Парк избавляет зрителей от подробностей медлительного следствия, разве что дает первую зацепку. Из года в год узника кормили одним и тем же блюдом китайской кухни. Обойдя множество ресторанов в обществе приютившей его девушки, он наконец узнает в одном из них обрыдлый вкус. Выдержав сюрреалистическую, прекрасную, как балет китайских теней, схватку с толпой гангстеров, выходит на след своего супостата. Впрочем, тот особенно и не таится, не боится, что мститель прикончит его при первой же встрече. Ведь для него главное — не убить врага, а понять — "за что?". А еще важнее ему понять не почему его заточили, а почему освободили и почему именно через 15 лет. Очевидно, похититель безумен. Возможно, мстит за некую юношескую драму, о которой его жертва благополучно забыла. А может быть, и сам мститель действует под гипнозом и каждый его шаг запрограммирован. Именно эта зыбкость повествования позволяет зрителям пережить несколько тошнотворных сцен типа той, в которой герой выдирает зубы гвоздодером "шестерке" своего врага. Еще один фильм об относительности и недоступности истины — "Дурное воспитание" (La Mala educacion, 2004) Педро Альмодовара (18 июня, "Первый канал", 2.00 *****). Перед премьерой фильма ходили слухи, что режиссер, жертва католического воспитания, безжалостно и сумрачно рассказал, как благообразные падре развращали малолеток. Даже если священники и лишили некогда Альмодовара девственности, можно только поблагодарить их за это: гей-эстетика и гей-чувственность нашли в его лице своего крупнейшего поэта. Но фильм совсем не об этом, а о лжи в жизни, лжи в искусстве, лжи как искусстве. В 1960-х годах воспитанники католической школы Игнасио и Энрике вместе открыли для себя секс, страх и магию кино. Через много лет на пороге модного режиссера Энрике появился молодой человек, назвавшийся Игнасио и предложивший ему сценарий, основанный на событиях их общего детства. Но почему-то, как ни старается Энрике на съемочной площадке восстановить давнюю реальность, получается невыносимое, смешное вранье. И почему-то ему кажется, что Игнасио вовсе не Игнасио. И непонятным, противоречащим всякой логике и всем возможным общим местам единственный человек, которого оказывается в финале искренне жалко,— это падре-педофил, а вовсе не его жертвы. "Конец долгого дня" (The Long Day Closes, 1992) стоящего обиняком от своих коллег по британской социальной школе Тэренса Дэвиса — еще один фильм об инициации, но вобравший в себя все штампы кино о подростках (23 июня, "Культура", 1.25 **). Ливерпуль, 1955 год, герою 11 лет. Тиранию отца, своевременно, впрочем, скончавшегося, компенсируют любовь матери, сестры, братьев и удовольствие, которое доставляет мальчику беспутный сосед, имитируя кинозвезд. Позже спасение от жестокости школьных учителей и одноклассников он будет находить в кинозалах и в католическом соборе. Совершенно невыносим "Хеппи-энд" (Happy End, 2003) Эмоса Коллека, некогда создавшего несколько проникновенных драм об одиноких женщинах Манхэттена (18 июня, НТВ, 23.55 *). Экран сочится соплями и патокой. Искусственная до корней волос Одри Тоту играет в стиле "я у мамы дурочка" француженку, решившую покорить Голливуд. Она рассекает на роликах, спит в палисадниках, дружит с портье, барменшами-лесбиянками и уличными проститутками и розовым веником подметает квартиру бывшей жены писателя Джека. Единственное, ради чего стоит смотреть фильм, это творческие муки Джека, сочиняющего невероятную чушь в духе "Годзиллы". Но этот крохотный эпизод никак не компенсирует феерический по слащавой нелепости финал, в котором блаженная девица получает-таки вожделенный "Оскар". "Гойя, или Тяжкий путь познания" (Goya, 1971) — напоминание о выдающемся режиссере Конраде Вольфе, единственном, кто работал в ГДР на европейском уровне (19 июня, "Культура", 22.30 ***). Свободу ему гарантировали родственные связи: его брат, легендарный Маркус Вольф, возглавлял восточногерманскую разведку. Не поддаваясь соблазну испанской экзотики, Вольф, что случается редко, действительно сумел в этой экранизации романа Лиона Фейхтвангера выстроить на экране убедительную связь между жизнью и творчеством Гойи. Возможно, это не получилось бы, если бы Гойю не сыграл потрясающий Донатас Банионис. Финальный эпизод, в котором изгнанный, старый и глухой Гойя, снятый со спины, внезапно запевает жизнерадостную народную песню — одна из вершин его актерской биографии.