"Грубая сила" (Brute Force, 1947)
Жюль Дассен, бывший ассистентом Хичкока, а потом ставший жертвой маккартизма, эмигрант и отец певца Джо Дассена, подошел к жанру тюремного фильма с ответственностью первого ученика. Слишком много места занимают на экране флэшбеки, посвященные прошлому обитателей камеры R17 в тюрьме строгого режима. Некоторые из них слишком сентиментальны: так, девушка героя Берта Ланкастера больна раком и не знает, что ее суженый за решеткой, так что иного выхода, кроме побега, у него нет. Но все эти слабости фильма с лихвой искупаются тем, что Дассен и сценарист Ричард Брукс, который вскоре и сам станет отличным режиссером, безоглядно отдаются стихии насилия. Собственно говоря, насилие — главный герой безнадежного фильма. Пытки, которым подручные Манси подвергают заключенных, поражают воображение. Но и жертвы не уступают в жестокости. Сначала, на этапе подготовки побега, их оружием становятся все подручные средства, от газовой горелки до огромного пресса, под который якобы случайно попадает стукач. Когда же наступает время побега, все, не только люди, но и вещи, срываются с цепи. Грузовик таранит ворота тюрьмы. Пущенные из забоя, где вкалывают заключенные, вагонетки с рудой сносят охрану — спустя двадцать лет этот сюжетный ход использует Владимир Басов в "Щите и мече". И апофеоз трагедии: смертельно раненный заключенный загоняет Манси на вершину сторожевой вышки, чтобы, как куклу, швырнуть его вниз и умереть с чувством выполненного долга."Головой о стену" (Head-On, 2003)
Фильм Фатиха Акина, молодого немецкого режиссера турецкого происхождения, завоевал "Золотого медведя" Берлинского кинофестиваля. Следует, конечно, сделать скидку и на политкорректную тематику, любовь двух иммигрантов на колоритном фоне быта турецкой общины, и на желание хозяев фестиваля убедить всех в том, что немецкое кино возрождается, но эта скидка минимальна.
Акин придумал и снял историю ни на что не похожей, дикой, невозможной любви. Фильм был бы жесткой социальной мелодрамой, но Акин отстранил действие ироничными вставками: на фоне Стамбула в сопровождении народного оркестра героиня поет жалостливые песни про любовь. Все, эти песни впитывают мелодраматизм, как песок воду, и остается чистая трагедия любви, которая облагораживает "чернушный" фон действия. Он — вдовец, уборщик в клубе, дебошир и несостоявшийся самоубийца. Она непрестанно улыбается, чуть что — режет себе вены и предлагает ему, встреченному в психушке, фиктивный брак, чтобы вырваться из-под семейного гнета и трахаться в свое удовольствие. Посопротивлявшись, он соглашается, сам не зная почему. Между ними нет секса, но есть что-то большее — осознание того, что они очень похожи друг на друга, что они — муж и жена не в бытовом, а в высшем смысле слова. Он невзначай убивает забулдыгу, издевавшегося над ее распутством, и садится в тюрьму. Она возвращается в Турцию, стрижет волосы, отчего становится похожей на Диану Арбенину, пускается во все тяжкие, напрашивается на то, что ее зверски избивает стамбульская шпана, и, кажется, успокаивается в случайном замужестве. Но Акин верит в то, во что верили французские сюрреалисты, в "безумную любовь", сносящую все преграды, разрушительную и святую. Они встретятся, наконец-то займутся любовью, финал останется открытым, вряд ли даже режиссер сможет сказать, что произойдет с ними дальше. Но Акину удалось нечто очень редкое и трудное в современном кинематографе — ощущение катарсиса.