Сегодня Театр Романа Виктюка показывает премьеру спектакля по пьесе Николая Коляды "Рогатка". Первыми новую постановку увидят жители Риги, где сейчас гастролирует труппа.
У Виктюка опять премьера На этот раз — "Рогатка" Николая Коляды. Пьеса для двух мужчин и одной женщины. У женщины, которую играет Екатерина Карпушина, роль проходная, функциональная, сводящаяся к единственной реплике, которую актриса, обращаясь ко всему мужскому роду, произносит с непередаваемой интонацией угрюмой безнадежности: "Уу, алкаши проклятые!"
Но те двое, кого она имеет в виду, — не алкаши. Во всяком случае, по сюжету они ведут себя довольно смирно — разговаривают, пьют чай и видят сны. Собственно, в этих снах-то все и дело. Ради них в свое время Виктюк взялся за "Рогатку" в San-Diego Repertory Theatre, потом ставил ее в Риме, а теперь — в Москве, у себя в театре.
От прежних редакций в нынешнем спектакле осталась только крафтовая бумага, в которую художник Владимир Боер одел все пространство сцены. Получилось компактно и аккуратно. Словно не сцену, а бандероль запаковал. Гладкие бумажные листы, чуть подсвеченные изнутри таинственным теплым светом — метафора неначатой жизни, образ ненаписанного романа, символ нетронутой чистоты. По мере действия бумага, как ей и полагается, будет хрустеть и рваться, чтобы в финале повиснуть безобразными, жалкими клочьями.
Виктюк демонстративно отказался от всякого быта и натурализма, в которые была "упакована" пьеса Коляды. Он освобождает подмостки для почти балетных мизансцен под вальсы Юрия Буцко и сонг Фредди Меркьюри "Show mast go on", а своих актеров освобождает от скучной обязанности изображать характеры. Виктюка не интересует прошлое этих людей, не волнует, кто они и откуда, где живут и чем промышляют. Довольно того, что они — персонажи его театра, герои его очередного театрального сна.
Люди-тени, существующие на зыбкой, колеблющейся грани полуправды и полувымысла, полусна и полуяви. В "Рогатке" невозможно отделить одно от другого, как нельзя обособить какие-то сцены — льющиеся, текучие, неторопливые, погружающие в атмосферу замедленных жестов, долгих взглядов, нежных касаний и грубых коротких слов. Что связывает этих двоих — бедного калеку в инвалидной коляске и юного голоногого Нарцисса в шортах? Что между ними может быть общего? Одиночество? Пустота неприютной жизни? Сексуальные проблемы? Их запоздалое девство, которого они так стыдятся и о котором так много и подробно говорят?
Солирует Сергей Маковецкий. Выбор его на роль тридцатилетнего безногого забулдыги, чье главное развлечение в жизни палить из самодельной рогатки по окнам ни в чем не повинных граждан — счастливый и точный выбор. Маковецкий с его душевной деликатностью и ранимостью, с его беззащитной ребячливостью всеобщего любимца и непонятной тоской тайного изгоя — этот актер как никто у Виктюка способен играть любовь. Причем любовь нерассуждающую, обреченную, безответную, а потому идеальную. Можно сказать, что по сравнению с "М. Баттерфляй", где герой Маковецкого тоже был обречен любить переодетого мужчину, в "Рогатке" актер достигает такой горькой, пронзительной искренности, которая сейчас мало кому у нас на сцене доступна. Роль Ильи открыла трагика с внешностью простака и возвышенной душой романтика.
Его партнер, дебютант Дмитрий Бозин в роли Антона — этого холодноглазого ангела — прежде всего неотразимо красив. Он не устает демонстрировать свое мускулистое, ладное тело без усилий и лишних слов, воплощая собой все искушение юности. Правда, в нем не больше соблазна, чем в каком-нибудь мраморном Дискоболе. Но есть, видимо, в этом режиссерский расчет, ведь и на сей раз Виктюк рассказывает нам не историю порока, которую легко вычитать у Коляды, а историю любви, которая, защищая себя, вынуждена вначале стать сном, а потом — смертью.
В этом смысле прославленный маэстро не балует своих поклонников какой-то особенной новизной, оставаясь пожизненным певцом любви и заступником ее жертв. Что же касается непосредственно театральных поисков, то здесь Виктюк демонстрирует явное тяготение к тому, что в искусствознании именуется "минимализмом". Режиссер как никогда замкнут, немногословен, обращен в себя, в "единоличье чувств", по слову Марины Цветаевой. Но может быть, в этом и заключается секрет неугасающей притягательности его театра, всегда нового и неожиданного.
СЕРГЕЙ Ъ-НИКОЛАЕВИЧ