фестиваль танец
В Вильнюсе завершился международный фестиваль "Новый балтийский танец" (см. Ъ от 6 и 11 мая). Отсмотрев программу, ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА обнаружила, что лидерами танцевального процесса оказались немолодые одинокие мужчины.
На этом фестивале главная сцена Национального драматического театра явно уступала Малой и в качестве зрелищ, и в посещаемости. Амбициозные спектакли — как, например, выступление успешной финской группы Nomadi — брали сценическим дизайном, но не свежестью идей. Хореограф и танцовщица Арья Раатикайнен попыталась выдать за таковую возвращение к минимализму, окрестив его "медитативностью". В своем завораживающем до полного оцепенения спектакле "Поток" пластичная танцовщица методично проводила исследования по ограничению движения: то, не сдвигаясь с места, манипулировала только руками и корпусом, то, не вставая с колен, с грацией пантеры ползала из конца в конец сцены, то не сгибала конечности в суставах, превратившись в человека-робота. Светопартитура в это время творила чудеса: мелькала солнечными пятнами тропического леса, заливала площадку синим космическим фосфором, полыхала всеми оттенками пурпура. На этом неторопливом светопредставлении медитировать действительно было легче, чем сконцентрировать внимание.
Малая сцена брала аскетизмом. В спектакле "Магнолия" поляки Лешек Бздыль и Катаржина Хмелевская из театра Dada von Bzdulow вытащили на пустую площадку две стойки со шмотками и битых 45 минут примеряли тряпки. Наивный обозреватель Ъ подумала было, что вместе с одеждой будут меняться и взаимоотношения героев. Но оказалось, что склонный с эксгибиционизму хореограф Бздыль переодевался лишь для того, чтобы побыть раздетым. Оставаясь в трусах, этот брутальный немолодой мужчина напрочь забывал про свою партнершу и принимался упоенно играть мускулами, перекатываясь по полу, застревая в полустойках, растягивая ноги и диковато вспрыгивая. В чем-то он был прав: когда завязалось незатейливое танго, выяснилось, что его немощная Катаржина плетет ногами такую ересь, что лучше бы продолжала переодеваться в своем углу.
На фоне польской полусамодеятельности ошеломил забытым профессионализмом Урс Дитрих, выпускник знаменитой немецкой школы Фолькванг, давшей миру всех основателей немецкого танцтеатра во главе с Пиной Бауш. 47-летний танцовщик в двух лаконичных соло ("Сердце комнаты" и "Хроническое") исследовал "внутреннее" и "внешнее" пространство — задача, которую декларирует чуть ли не каждый автор contemporary. Однако никому еще не удавалось столь убедительно претворить слово в дело. Внешнее пространство "Сердца комнаты" — это световой круг диаметром три метра. Урс Дитрих буквально ощупывает его телом, сначала лежа навзничь и вращаясь вокруг своей оси, как часовая стрелка, потом все детальнее и подробнее. Каждый этап обследования полон драматизма: за тем, как танцовщик отрывается от пола, переходит от растяжек к полуприседаниям, встает, наконец, в полный рост и расширяет амплитуду танца, следишь как за захватывающим детективом. Логика развития движений ясна, как дедуктивный метод Шерлока Холмса, а тело танцовщика работает с быстротой и гибкостью мысли. В "Хроническом" Урс Дитрих выяснял отношения с прошлым — собственной тенью, спроецированной на заднике, то лиллипутской, то вырастающей до колосников. В этом "внутреннем" исследовании оказалось больше внешнего — застывших взглядов, крадущихся шагов, пластической паники, оцепенения ужаса. Однако культура, привитая Фолькванг, удержала автора от прямолинейной иллюстративности.
Но триумфатором фестиваля оказался не ас немецкого танцтеатра, а английский шут. Найджел Чарнок работает в уникальном жанре пластической stand up comedy, объединяя запойный треп на всевозможные темы с не менее буйным стебом по поводу всех мыслимых танцевальных стилей. Поглядеть на эту диковинку набилось столько народу, что обозревателю Ъ пришлось угнездиться на первых попавшихся коленях. Медленно раскочегаривающиеся литовцы сперва не поняли юмора: начало часового спектакля "Франк" как две капли воды походило на соло немца — одетый в белье мужчина корчился в световом круге. Отплясав на костях немецкого экспрессионизма, господин Чарнок ринулся в атаку на голливудские мюзиклы. Не остался без внимания и балет, и "физический театр", и Мерс Каннингэм с его абстракциями, и Марта Грехэм с ее драматизмом, и Вацлав Нижинский, и Пина Бауш. Маленький ураган пел, плясал — за женщин и мужчин, болтал о сексе, погоде, политике, спорте, деньгах, бегал по головам зрителей, рылся в их сумках, похищал и ломал зонтики, забрасывал в зал баскетбольный мяч, выдавливал реплики из публики, переодевался, присев на чье-то плечо, и не угомонился, пока не довел зрителей до колик. На послематчевой чинной пресс-конференции он пожаловался, что на целых 20 минут "потерял" публику. Если бы прочие участники феста так "держали", как он "терял", "Новый балтийский танец" можно было бы считать самым увлекательным сборищем на свете.