премьера театр
БДТ имени Товстоногова сказал свое слово к юбилею Победы. Вернее, повторил. Спектакль режиссера Геннадия Тростянецкого "Веселый солдат", поставленный в Красноярской драме, оказался перевыпущен в Петербурге. Рассказывает ЕЛЕНА Ъ-ГЕРУСОВА.
Нина Садур написала своего "Веселого солдата" по мотивам военной прозы Виктора Астафьева и по предложению Геннадия Тростянецкого. В основе пьесы — сцены из романа "Прокляты и убиты" и повести "Веселый солдат". Своего "Веселого солдата" Геннадий Тростянецкий поставил в Красноярске год назад. Там его посмотрел художественный руководитель театра Кирилл Лавров и попросил режиссера поставить и в БДТ такой же. Первое, что видит зритель, это плакат во всю сцену, строгим шрифтом военных объявлений там отпечатана просьба-напоминание выключить мобильные. В ходе спектакля тексты меняются.
Нина Садур бытовую астафьевскую прозу, как и следовало ожидать, перевела в смещенный, с мистическими мороками, с временными наплывами строй. Начинается спектакль вполне бытовой сценой. Лешка Шестков вернулся с войны в свою деревню. Жена, ребенок в люльке. Сам он контужен, его ветхий дом "непереписанный", надо переезжать, место выделено рядом с кладбищем. Сибирским говорком обсуждают Лешка с женой печальные и радостные свои бытовые обстоятельства, обсуждают как-то слишком уж, кажется, наивно и по-детски беспомощно. Потом у Лешки случается приступ памяти о войне, и как наяву начинается его мистическое путешествие в военное прошлое.
С этого момента и чуть ли не большую часть первого действия спектакль буксует. Старшине Штапору (Георгий Штиль) достается какой-то странный взвод, явно не из сорок первого года. Компания бойцов похожа на студентов, отправившихся на картошку. С одной стороны, думаешь, что повезло ребятам с добрым старшиной Штапором, а с другой — удивляешься, как это он не замечает, что бойцы-то у него подозрительно ненастоящие. Скорее всего, происходит это оттого, что режиссер не отказывается сразу от военной романтической стилистики, но одновременно осторожненько прощупывает абсурдистскую. Ближе к концу первого действия он в нее неожиданно лихо заныривает, превращая сцену боя в какую-то ироническую хореографическую сюиту в исполнении солдат в белых маскхалатах. Поначалу это удивляет, но в итоге, когда спектакль откровенно начинает существовать в логике мистического абсурда, ему веришь больше, чем застиранной правде портянок и тесных сапог.
Посмеявшись над немецким санитаром Лемке (Сергей Лосев), под белым флагом собирающим огромную бутафорскую морковь для своего голодного командира, или над встречей босоногого Лехи Булдакова (Роман Агеев) с товарищем Сталиным, облаченным в белоснежную шинель и сапоги, поежившись под пророчествами колдуньи Соломенчихи, приняв к сведению и залихватскую командирскую тоску, и склизкую особистскую подлость, поймешь, наконец, что стройная астафьевская проза разорвана спектаклем как осколочным ранением. Одни солдатские жизни пролетели в нем по касательной, другие ранили глубоко, оглушили и контузили.
Кульминационная сцена "Веселого солдата" — показательный расстрел братьев Снегиревых, отлучавшихся из полка в деревню к мамке и отелившейся корове молочка попить. После нее случается эмоциональный перелом в зрительном зале, партер начинает отчаянно хлюпать носами. Пропадает неловкое чувство, возникавшее от того, что двадцати-, а то и тридцатилетние актеры-бойцы ведут себя как тринадцатилетние подростки, а не как пусть даже семнадцатилетние призывники. Потому что не возраст они играют, а аксиому: война заманивает и убивает детей. И не немцы вроде нелепого Лемке в этом виноваты, а какая-то мистическая злая сила.
В своем "Веселом солдате" Садур и Тростянецкий рассказали о противоестественности и абсурде войны. Но закончили его на поэтической ноте. К Лешке Шесткову является весь веселый взвод его погибших товарищей и помогает построить дом. На синенький платочек насыпают горсточку овса, ставят половинку хлеба-кирпичика, крышу сооружают из треугольника-письмеца, рядом башню из консервных банок венчают крутым яйцом — получается храм. В овес втыкают звездочки. На этом хуторке для живого Лешки война и товарищи всегда рядом. Понятно, почему спектакль так понравился Кириллу Лаврову. Геннадий Тростянецкий хотя и проиграл первую половину "Веселого солдата", но все-таки смог одержать победу. Ему удалось сделать отчаянно редкую вещь: соединить пацифистский пафос со священной памятью — не о войне, а о солдатах.