27 декабря президент России Владимир Путин собрал в Русском музее нескольких оставшихся в Петербурге после неформального саммита лидеров стран СНГ, дал завтрак в их честь в стенах музея и ознакомил с экспозицией. О том, чем собравшиеся заинтересовались больше всего,— специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников.
Владимир Путин отрекомендовал коллегам Карла Брюллова как «молодого человека с кистью»
Фото: пресс-служба президента РФ
Владимир Путин отрекомендовал коллегам Карла Брюллова как «молодого человека с кистью»
Фото: пресс-служба президента РФ
Утро у лидеров Содружества Независимых Государств задалось ранним. Господин Путин лично, по данным “Ъ”, придумал для них воистину культурную программу. Даже завтрак в Петербурге, без которого обошлись покинувшие накануне Питер президенты Азербайджана и Туркмении Ильхам Алиев и Сердар Бердымухамедов, был задуман прямо в Русском музее. В Эрмитаже было бы не то. Там Европа, там Ренессанс и т. д. А Русский мир сконцентрирован, конечно, в Русском музее.
В каком-то смысле идею следовало признать иезуитской. Все оставшиеся и даже, можно сказать, сплотившиеся, ибо оставшимся ничего другого не оставалось, должны были прийти и понять, а точнее принять, что новейшая историческая общность, которая до сих пор связывает всех присутствующих, идет отсюда, из этих залов, из запасников, из самых недр. И с этим нельзя было поспорить. Национальные миры любой полноты должны были потускнеть на фоне того, что предстало бы взорам собравшихся на эту без преувеличения удивительную экскурсию. С этим надо было мириться и получать удовольствие. Необходимо было попытаться припасть к истокам. Да, это была величественная идея. И в то же время это была ловушка, в которую они попали. К которой они припали.
Да и сам-то завтрак оказался не прост. Ну хорошо, он начался со свежего творога с ягодами. А продолжился кашей гречневой, и рисовой кашей с изюмом, и кашей «Пять злаков» (это для господина Путина).
Но ведь был в этом завтраке и драник, дорогой сердцу белорусского президента, и не просто драник, а драник с крабом, а значит, не совсем драник; то есть нет, никто тут не пошел на поводу у классических, можно сказать библейских вкусов белорусского народа; а выверенным жестом был добавлен в драник краб, которого нипочем не отыскать в Белоруссии, а в России все есть, хоть и на самом краю ее, и есть прежде всего смелость соединить одно с другим, чтоб все сошлось в этом блюде союзно, как брови шкловских девушек и конституции двух стран.
А потом состоялась и экскурсия по залам Русского музея. Да, накануне в библиотеке (см. “Ъ” от 27 декабря), а теперь в музее. Ибо скрепы есть скрепы, а не то, что вам кажется.
— Открываем филиалы,— рассказывал директор Русского музея Владимир Гусев, когда в зал входил опоздавший и даже запыхавшийся премьер-министр Армении Никол Пашинян,— электронные и реальные…
Тут он замечал господина Пашиняна:
— Замечательная была в Ереване выставка Айвазовского из нашего музея!
— Потому что Айвазян, да? — обращал господин Путин внимание на корни.
Ведь русский художник Айвазовский родился хоть и в Феодосии, но в армянской, как известно, семье, и это была семья Айвазянов.
То есть все тут было как будто специально подстроено, и даже фраза директора музея про выставку в Ереване. Она, конечно, не была никак подстроена, но вот так уже казалось. Да-да, подстроена под эту новейшую общность, все еще отчего-то скрепляющую всех этих людей.
— Мы называем эти залы академическими, потому что в середине XVIII века, при Елизавете, при Екатерине была создана Академия художеств…— рассказывал Владимир Гусев.
— На берегу Невы она находится, там сфинксы известные…— руками показывал Владимир Путин коллегам, какие они, эти сфинксы.
— Портретисты, пейзажисты… И вот здесь уже крупнейшие достижения: Иван Айвазовский, Карл Брюллов…— продолжал директор.
И Александр Лукашенко отвлекался, словно забывая обо всем сразу потускневшем, на «Последний день Помпеи», и стоял, словно окаменев всем своим широким лицом, на котором высокий лоб наморщила какая-то мысль. Да, судя по многозначительности взгляда, он же думал, может быть, о том, каким он будет, последний день, если вдруг случится в мире ядерное, а не вулканическое извержение… Вот такими же искренними в их полном отчаянии будут лица людей, как на картине известного художника, которой он так близко еще не видел и, может, оттого так глубоко надо всем этим не задумывался, когда просил своего российского друга поставить на самолеты в Белоруссии что-нибудь поядернее (см. “Ъ” от 21 декабря)… Ведь как раз такими, если еще не более искренними будут, если не дай бог что-то пойдет не так, лица его родных белорусов; и может, не поздно отменить, отказаться от сделки с российским президентом, но ведь куда там отказаться, если сам в залах этого же музея сказал так сказал Владимиру Путину:
Александр Лукашенко замер перед «Последним днем Помпеи»
Фото: пресс-служба президента РФ
Александр Лукашенко замер перед «Последним днем Помпеи»
Фото: пресс-служба президента РФ
— Если кто-то думает, как вы правильно сказали, что мы только чай пьем, то должен сказать, что мы вчера с вами не только за этим чаепитием, но и поздно вечером, возвращаясь домой, обсудили очень многие вопросы. Порой у некоторых государств на это уходят годы, а мы с вами за вечер многие точки расставили над i... Я благодарю за то, что вчера были окончательно согласованы многие вопросы. Правительства доработают их. Уже у них к нам не может быть вопросов — мы уже все решили, что они просили… Поэтому я вас благодарю!
Что, ну вот что они согласовали? Да похоже, что и правда все. Все и за всех. Больше ничего никому ни с кем согласовывать не надо. Мир теперь должен лишь прислушиваться к тому, что уже согласовано.
— И за Питер спасибо! — вырвалось у Александра Лукашенко.— На меня он произвел потрясающее впечатление! Мне обидно за чистоту стало (питерскую.— А. К.)! Приеду в Минск, буду смотреть, чтобы мы подтянулись. Даже не чувствуется, что здесь зима: настолько вычищен, выдраен город, доведен до ума!
Вот теперь и губернатор Петербурга Александр Беглов мог бы, кажется, расслабиться. Вот и ему наконец досталось. Главное, Александру Лукашенко не знать, что все давно само растаяло и что декабрьский дождь смыл окончательно следы. И что, пока были в музее, опять намело.
Между тем запыхавшийся Никол Пашинян взял свое на двусторонней встрече с российским президентом и выразился про то, о чем недоговорил накануне в «Ленинград Центре» с Ильхамом Алиевым (и договорить, а главное, договориться не мог):
— На данный момент главный, самый оперативный вопрос — это тот кризис, который у нас есть в Лачинском коридоре. Вы знаете, уже почти 20 дней Лачинский коридор перекрыт. Это зона ответственности российских миротворцев в Нагорном Карабахе. Я хочу напомнить, что, согласно трехстороннему заявлению президента Российской Федерации, президента Азербайджана и премьер-министра Армении, Лачинский коридор должен быть под контролем российских миротворцев… Сейчас получается, что Лачинский коридор не под контролем российских миротворцев. Конечно же, хотелось бы обсудить эту ситуацию, какие есть варианты.
Никол Пашинян казался в этот момент даже обиженным, и, возможно, им и был на самом деле. На кого он обижен был? На российских миротворцев, на Владимира Путина, а также на Ильхама Алиева, конечно…
Но больше всего вопросов не только у него, а и у всех собравшихся в Русском музее товарищей было по поводу знаковой личности и апокалиптической судьбы императора Павла Первого (директор музея даже предложил следующую встречу посвятить только ему).
Что же, по-человечески понятно.