Сегодня, в праздник Преображения Господнего, в Спасо-Преображенском храме в Тушине, освещение которого состоялось ровно три года назад, группа московских художников завершила работу над мозаиками на стенах храма и в куполе. Это первая крупная работа, выполненная современными русскими художниками по заказу Православной церкви.
Новые мозаики Спасо-Преображенского храма в Тушине исполнены деликатно — их авторов невозможно упрекнуть ни в отступничестве от традиции, ни в отсутствии творческого начала, ни, тем более, в незнании основ мастерства. Масштаб фигур соразмерен пространству храма, а композиционный строй росписи подчинен логике архитектурных форм. Рисунок фигур и прорисовка ликов выдают знакомство художников с лучшими образцами отечественной иконописной традиции. Колорит мозаики светел, в нем много белого, а золотистая смальта употреблена крайне деликатно, видимо, во избежание ощущения помпезности. Чувство ансамбля — может быть, и не до конца выдержанного — тем не менее очевидно.
Грамотность, пожалуй, ключевое слово для оценки работы в Спасо-Преображенской церкви. В храме работали известные московские художники, в том числе Александр Корноухов, страстный адепт мозаичной техники и победитель международного конкурса в Равенне, а также скульптор Дмитрий Шаховской, нежно и с чувством стиля вырезавший белокаменную алтарную преграду и киоты. То, что их работа напоминает скорее некие образцы советского монументального искусства (с его хорошими декоративными качествами, легкой стилизованностью и приверженностью фигуративной живописи), чем царственные мозаики Киевской Софии, страстные росписи Феофана Грека или праздничные фрески Дионисия — не удивительно, да и не страшно.
Собственно нового церковного искусства еще не существует, и его возрождение, вероятно — часть общего процесса возрождения Православной церкви в России. Первые результаты таковы, какие они есть. Идеал остается идеалом. От нового церковного искусства с одной стороны требуют чисто художественных качеств, с другой — боговдохновенности и верности канону. Получается, что это должно быть какое-то суперискусство — абсолютное по форме и божественное по содержанию.
Достаточно долго мы убеждали себя, что церковное искусство есть именно и исключительно искусство — нечто существующее относительно независимо от религии вообще и от ежедневных нужд церкви в частности. Теперь храмы и иконы возвращены владельцу, и впору задуматься, достанет ли у него знаний и вкуса, чтобы поддерживать уровень высоких образцов и продолжать традиции, в церкви же родившиеся.
Умозрительные рассуждения об идеале сталкиваются со срочной и вполне практической необходимостью. Храмы передаются церкви, и отныне они нуждаются в профессиональном вмешательстве архитекторов, художников, реставраторов и строителей — не имеющих пока что никакого опыта и навыка в деле, в котором опыт и навык имеют едва ли не решающее значение. При этом Русская Православная Церковь принципиально консервативна и не предполагает какого-либо особого творческого порыва у создателей нового церковного искусства — в отличие от церкви Католической, допускающей в новом храмостроении и иконописи любые, даже самые смелые эксперименты. Такая ситуация заведомо делает работу профессионального художника в храме крайне уязвимой для критики.
Новые мозаики, несомненно, сделаны с оглядкой на заказчика. Художники как будто бы скованы и границами православных канонов, и пределами понимания современного искусства, на которое способна сейчас церковь. Возможно, более всего мешала художникам собственная робость и желание соответствовать идеалу. В чем и состоит абсолютная новость завершенной работы в Тушино — перед нами новое божественное искусство, сделанное бывшими советскими художниками для бывших советских людей.
ОЛЬГА Ъ-КАБАНОВА