премьера балет
В Театре эстрады труппа "Новый Имперский русский балет" представила московскую премьеру балета "Распутин". ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА давно не видела такого бесхитростного зрелища.
К началу спектакля от православных пикетчиков (см. Ъ от 31 марта) осталась пара экзальтированных старушек и вполне вменяемых мужчин. Один из них как-то сочувственно спросил: "Ну и куда вы попадете после этого?" "В ад, наверное",— легкомысленно ответила я. "Не только",— огорчился он. Но тут нашу теологическую дискуссию прервала бабушка в тертом каракуле. "Жиды идут, ты не гляди, что белобрысые",— буркнула она, покосившись на мою коллегу-блондинку. И мужчина устранился от спасения наших душ.
Если бы митингующие знали, сколь чист и невинен "богохульный" балет, они бы отринули проклятия и с примиренным плачем приникли к груди его создателей, тоже православных и по-своему верующих людей. Святой государь, вокруг которого вышел весь сыр-бор, в балете танцует самую малость и очень даже благочинно. Одет он в штаны с лампасами, сапоги и китель с эполетами — в таком наряде ног не позадираешь. Народный артист России Валерий Лантратов — человек серьезный, в летах и к исполнению ответственной роли относится трепетно: лицом не гримасничает, держится солидно, за народ и семью переживает сдержанно, с Григорием не миндальничает. К тому же с самого начала он находится в теснейшем контакте с ангелом, который, правда, изображен существом женского пола. Эту ангелицу (Валерия Саввина танцует в мягких туфлях и белом хитоне, отороченным дерюжкой — все-таки посконную Русь хранит) постоянно обижает Гришка Распутин — то на пол бросит, то ногами потопчет, то под ребро ладонью ударит; а Император тут же поднимет, приголубит и на плечо ласточкой водрузит. Та, впрочем, не ко всем относится одинаково: Императрицу явно недолюбливает.
И то сказать — немка, да и к Распутину по сюжету явно неравнодушна, хотя ничего такого сексуального себе не позволяет. Может, в другом исполнении все было бы еще невиннее, но пухленькой жизнерадостной субретке Ирине Сурневой никак не удается сыграть религиозную экзальтацию или хоть материнскую любовь. Соцаревича (так он значится в программке) действительно трудно полюбить: артистка Ясна Дикусар в парике и детской матроске, слабоумно улыбаясь, то марширует и отдает честь (когда здорова), то трясет ручками и ножками (когда болеет).
Сам Распутин — фактурный мужчина под два метра (Ринат Арифулин из Большого театра) — несет на себе большую нагрузку. Во-первых, таскает на закорках всех вышеперечисленных персонажей (с Императором, впрочем, иногда меняется местами — нет для него радости больше, чем поставить самодержцу ногу на шею да пнуть его на землю). Во-вторых, делает все положенное в настоящих балетах — и jete en tournant, и большой пируэт, и сотбаски всякие. В-третьих, постоянно изображает загул: шатается, ноги разбрасывает, баб прихватывает, коленца откалывает, кружкой трясет, на пирамиду из народа вскарабкивается. К тому же вожделеет Императрицу, но рога Императору не наставляет из патриотизма — а ведь эту душевную борьбу еще сыграть надо.
Тут, правда, хореограф Ковтун и композитор Качесов помогли — у них и без программки все ясно. Как заведут адажио под молитвенный распев "Пресвятая Богородица" или "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь" — сразу понятно, что любовь тут за духовные пределы не выходит. Запустят "Две гитары за стеной жалобно запели..." — возникает безнравственный разврат. Колокола — ясно, Русь гибнет. А вот если ударная отбивка и музыка типа ВИА 70-х — тут возможны варианты: либо солдаты уходят на первую мировую, либо светская чернь на балу веселится.
Действие в спектакле развивается стремительно и непредсказуемо. Пейзане и пейзанки в золотом и розовом, задорно пляшущие эстрадную русскую с разножками, изображают "разношерстную толпу, которая рождает себе подобное новое зло в образе старца Распутина". "Пьяные оргии по всему Петербургу с проститутками, чернью и даже со знатными дамами общества" олицетворяет дивертисмент из "Тарантеллы", "Хорватского" и "Немецкого" танцев (выбор национальностей, наиболее склонных к алкоголизму, конечно, странноват, зато разнообразен). В царском дворце "артисты Императорского театра" представляют классический дуэт "Птичка", пошевеливая пальчиками, как перышками, и делая антраша, лежа на полу,— такая хореографическая шутка. В кабаке танцуют танго на пуантах, пока филеры из III отделения, сидя на плечах у "князей и генералов", строчат доносы на беспутного Гришку. Особо впечатляет метафорический финал: к стоящему столбом покойнику-Григорию присоединяются Император с синим полотнищем, Императрица — с белым, Соцаревич — с красным и ангел, распростершая крылья крестом. Образуется весьма выразительная группа, опутанная триколором,— памятник России, только и ждущий вдохновенного резца Зураба Церетели.
Момент застывания радует еще и тем, что танцуют артисты старательно, но плохо. Бывший балет "Возрождение", ставший основой "Нового Имперского русского балета",— коллектив эстрадно-народный. Мужчины здесь на многое способны: и разножки, и мельницу, и закладки, и "бедуинские" колеса сбацать могут; а вот дамы совсем плохенькие — даже в обычном туре вальса путаются. Но стоит ли на них обижаться? Ведь "Распутин" — вовсе не балет. Это такой рыночный лубок, простодушие которого балансирует на грани идиотизма. Он, как и люди на рынке, озабочен судьбами России (программка сообщает, что балет — "аллюзия на сегодняшний день") и, как торговец, хочет продать свой товар (для чего смешивает в кучу все, что покупатели считают "балетом",— от пуантов до танго и от присядок до цитат из Юрия Григоровича). Критиковать "Распутина" — все равно что шпынять слабоумного ребенка или убеждать пикетчиков, что нет ничего эпатажного в этом спекулятивно-экзальтированном лепете. Лучше запустить в театр митингующих и немного подождать — пока зал и сцена не сольются в едином духовном порыве.