выставка декорации
В Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме проходит выставка "Художник театра Март Фролович Китаев", посвященная 80-летию человека, к имени которого принято прибавлять титул "целая театральная эпоха". Действительно, макеты и эскизы декораций и костюмов Марта Китаева дают очень точное представление о духе эпохи шестидесятых-восьмидесятых, и не только театральной, считает АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Триста с лишним спектаклей за пятьдесят с лишним лет — Март Китаев работает в театре с момента окончания Латвийской академии художеств в 1951-м. Вернее, в самых разных театрах Риги, Москвы, Ленинграда-Петербурга, где живет с 1974 года, и других городов бывшего СССР и нынешней России с географическим размахом от Минска до Красноярска. За словами про "человека-эпоху" стоит перечень почетных наград и почтенных коллективов, фантастическая работоспособность и умение находить общий язык с такими разными режиссерами, как Адольф Шапиро и Арсений Сагальчик, Николай Шейко и Лев Додин, Зиновий Корогодский и Игорь Владимиров, Семен Спивак и Анатолий Праудин. Выставка в Музее Ахматовой, правда, представляет юбиляра преимущественно в петербургском варианте, так как в ней приняли участие только местные собрания: Театральный музей, Театральная библиотека, Александринка, главным художником которой он был без малого двадцать лет, и Музей истории Санкт-Петербурга. Все же отдельные рижские и московские эскизы здесь есть, и они, взятые в сравнении с петербургскими, говорят о том, что Март Китаев — это такой особый, обаятельный и интеллигентный стиль, мало меняющийся в зависимости от города, театра, пьесы или режиссера.
То есть стилистика может быть самой различной. Может случиться мистический сюрреализм с гнездом колоколенки, вмонтированным прямо в намалеванное на заднике небо, как в эскизах оформления "Капитанской дочки" в Александринке (вернее, тогда еще в Театре драмы имени Пушкина). Может случиться чуть ли не панк с живописной помойкой на авансцене, граффити на стенках и эшеровскими анаморфозами на шашечном полу, как в макете к "Вредным советам" Григория Остера в петербургском ТЮЗе. В театральной декорации даже в самые застойные годы вообще позволялось чуть больше, чем в других областях изящных искусств: дескать, театр дело такое, сумасшедшее — что с них взять. Оттого эскизы декораций к "Лешему" для рижского ТЮЗа напоминают дадаистский коллаж, а отдельные макеты похожи на проекты концептуалистских инсталляций.
Впрочем, это скорее крайности или, может быть, даже обманы зрения. Общая же основа всего — уютный бидермайер, где равно хорошо дышится Чехову и Уильямсу, а на сцене выстраивается очаровательный и занятный мир, сплошь заставленный какими-то симпатичными домашними мелочами, штучками и финтифлюшками, как кукольный домик. Он манит и затягивает, в этот чудный городок в табакерке с пейзажным задником в характерной зелено-розовой гамме. Так что начинает казаться, что вот такой же детский романтический эскапизм направлял то невероятное по размаху движение театралов, которое захватило советскую интеллигенцию в последние десятилетия существования СССР. Это было странное время, когда в театр шли за ненормированным глотком свежего воздуха, как в турпоходы с непременной гитарой и бардовской песней. Музейная выставка художника Китаева — верный признак того, что этот театр и это время остались в прошлом.